Сто сорок писем Василия Белова - Анатолий Николаевич Грешневиков

После того как Белов прочел в статье добрый отзыв о нем вдовы композитора, я сказал ему осторожно: может, стоит спросить, что ее не устраивает в вашей повести и попытаться наладить контакт между вами? На это предложение писатель ответил резким выпадом: «Ничего из этого не выйдет». А мне в это все-таки не верилось… Не могло между ними быть таких противоречий, которые нельзя было снять за чашкой чая. Василий Иванович не меньше вдовы любил Валерия Александровича и тому свидетельство – его вышедшая документальная повесть «Голос, рожденный под Вологдой».

Письмо шестьдесят второе

Анатолий Николаевич, Галя и Ваш сынок!

Здравствуйте и поздравляю вас, наконец-то, с новосельем. Ура-ура! Как живется на улице Яблочной?

Я сейчас в больнице лежу, уже вторую неделю. Тоже ноги мерзнут – по причине тонкого одеяла, и не мудрено, ведь уже сентябрь стучится во дворе. Надо упражнения делать, а я, увы, лентяй. Еще собираюсь в санаторий, называемый «Новым источником». Туда и поеду, а не в Тимониху. Что делать? Толя, не хлопочи о пьесе и о театре, все равно спектакля не поставят. Слишком много надо статистов! Спонсоров не натягать для этой затеи! Так что отступись, занимайся своими другими делами. События «Канунов» были, естественно, в Тимонихе. Особенно мельничные. И отец Николай почти документален. Не понимаю, в чем его неположительные качества? Нет, отца Николая я не собираюсь переписывать.

Распутина новую повесть я читал, жаль, что он уже кое в чем повторяется. Толя Заболоцкий улетел опять куда-то, вроде на Урал, такой он, Толя, непоседливый. Страхов сейчас в Вологде, а где будет через две недели мне неизвестно.

От проигрывателя «Лидер» тоже отступись, слишком это канительно, не стоит шкурка выделки. Да мне и надо-то всего один от него проводок длиной около метра. Черный. Его потеряли еще на мое семидесятилетие, то есть года два назад. Наплевать.

Дочь Анна меня больше тревожит. Она улетает на неделю в Тунис. Избаловал я ее, теперь вот и тужи.

Давайте! До свидания. Рука не пишет, сломана.

Белов.

20 августа 2004 г.

С датой отправки этого письма получилась некая путаница. К конверту приклеена справка, что почтальон не вручила мне письмо по причине «не проживания» адресата. Оказывается, письмо зачем-то ушло в село Яковцево Борисоглебского района. Там, в Яковцеве, поставлен штамп, то есть обозначена дата прибытия послания – 1 августа. Но Василий Белов подписывает письмо поздним числом – 20 августа. Этого не может быть. Я послал писателю письмо 19 августа, в котором спрашивал, например, вернулась ли дочь Анна с Туниса?! А в этом ответном послании Белов только сообщает мне о намерении дочери поехать в Тунис. Значит, Белов однозначно перепутал дату написания…

Поздравление с новосельем было к месту. Мы слишком долго строились, и когда переехали, то ощутили радость обретения независимого дома, окруженного с одной стороны тихим сосновым бором, а с другой – намечающимся садом с яблонями и вишнями. Белов гостил у нас в старой квартире в доме на двенадцать семей. Видел все наши неудобства… Во время стройки нового жилья я возил его на объект, и ему очень понравилось наше будущее местообитание. Жаль, что Василий Иванович не смог приехать на новоселье, помешало очередное больничное лечение.

Все чаще Василий Иванович поругивал себя то в письме, то по телефону, а то и в беседе за чашкой чая, что дочь Анна избалована им донельзя, и, главное, никак не может порадовать его созданием семьи и рождением внуков.

С отзывом на повесть Валентина Распутина «Дочь Ивана, мать Ивана» я был категорически не согласен. Тотчас позвонил Василию Ивановичу, высказал свои аргументы и, надо же, – услышал в ответ полное согласие со мной. Великий Распутин взялся за непосильный труд отразить в повести, как со сменой политического и экономического строя в стране изменился человек да и само гражданское общество. Отбросив всякую политкорректность, он исследует жизнь своих героев и приходит к удручающему выводу: человек перестал быть хозяином на своей земле и в своем доме. Чтобы правда восторжествовала, нужно было мужчине наказать зло, а он оказался слабым, и преступника судит в коррумпированной стране своим судом справедливости оскорбленная женщина. Нет в этом трагическом сюжете никаких повторов.

Есть достойный и ураганный вызов власть предержащим – не туда ведете страну, вернитесь к национальным истокам, к нравственным и духовным традициям наших предков.

Есть одно повторение во многих произведениях Валентина Распутина – центральное место в них занимает, как правило, русская женщина, сильная, гордая, трудолюбивая, воспитанная на традициях предков, потому несущая свет добра и любви этому порочному обществу потребления и насилия.

Признание Белова в том, что трагический период раскулачивания, описанный им в романе «Кануны», был взят из жизни Тимонихи, для меня был важен тем, что я копил материал для будущей книги «Крестьянская война в России». То, что образ священника отца Николая оказался документален, как сообщил Белов, меня немного удивило. Я заметил в его действиях и поступках много неприятного, отрицательного, и считал их несовместимыми с жизнью духовного чина. Приведу один лишь покоробивший меня эпизод из книги с его участием. Когда «тройка» во главе с милиционером Артамоновым пришла арестовывать отца Николая, то он вместо того, чтобы остаться с народом и продемонстрировать своей пастве твердость духа и веру в свое священное предназначение, вдруг испугался и, разбросав в алтаре милиционеров, пустился наутек, сбил с ног шофера, бежал по улице до того момента, пока не скрылся от погони. Вместо него были арестованы старый дьячок и псаломщик.

На мой взгляд, подобный эпизод характеризовал священника не с положительной стороны, его можно было чуть подправить. Писатель трудился над романом еще в эпоху советскую, в ту самую, пропитанную атеизмом и разрушением храмов. Сегодня времена созидательные, покаянные, вернувшие нам не столько возможность возрождать православную веру, что замечательно, сколько право на осознание масштаба вреда атеистической политики, выбившей у многих поколений русских людей чувство национального государственного самосознания. Сам Белов вернулся к духовным истокам, стал верующим, возродил храм на малой родине. И мне показалось, что у него могло измениться и отношение к некоторым эпизодам из его книг, в которых, в частности, идет речь о священнике отце Николае. Но писатель был неприступен и категоричен: раз история священника имеет документальное происхождение, то, безусловно, переиначивать ее не следует. Тут правда была за Беловым. Мне пришлось испытать чувство неловкости за свое предложение, ведь из истории, как говорится, страниц не вырвешь.

Шнур для проигрывателя