Ночь и день - Вирджиния Вульф

— Да, — сказала Кэтрин. — Я тоже не вижу, что можно сказать в оправдание. Это было жестоко. — Но столь категоричным тоном она хотела убедить себя, не его. — Мне кажется, — продолжала она так же уверенно, — что надо быть честным. Такому поступку нет оправдания. — Она увидела перед собой грустное лицо Мэри Датчет.

После минутной паузы он сказал:

— Я не хочу сказать, что люблю вас. Я вас не люблю.

— Это я и так поняла, — ответила она в замешательстве.

— Я лишь хотел честно сказать о том, что не дает мне покоя, — добавил он.

— Ну так говорите, — помедлив секунду, сказала она.

Оба, как по команде, разом остановились и, опершись на парапет, стали смотреть на маслянистую серую воду.

— Вы сказали, надо быть честным, — начал Ральф. — Хорошо. Я попытаюсь изложить вам факты; но предупреждаю, вы сочтете меня безумцем. С тех пор как я впервые встретил вас четыре или пять месяцев назад, вы стали для меня, как это ни глупо звучит, идеалом — и это факт. Стыдно признаться, до чего я докатился. Это стало смыслом моей жизни. — Он оборвал себя. — Не зная о вас ничего, кроме того, что вы прекрасны, я начал думать, что между нами что-то есть, что у нас есть общие взгляды на некоторые вещи… Я часто думал о вас, представлял, что сказали бы вы или сделали, бродил по улицам и беседовал с вами — мечтал о вас. Это всего лишь вредная привычка, привычка школяра, глупый бред — так часто бывает, половина моих приятелей пережили подобное. Вот, теперь вы все знаете.

Они отошли от парапета и медленно направились вдоль набережной — рядом, едва не касаясь друг друга плечами.

— Если бы вы узнали меня получше, то ничего бы такого не случилось, — сказала она. — Но у нас не было такой возможности — нам все время кто-то мешал… В тот день, когда пришли мои тетушки, вы хотели все мне рассказать? — спросила она.

Он кивнул:

— Именно тогда вы рассказали мне о своей помолвке…

Ну да, теперь на помолвке можно поставить крест, с горечью подумала она.

— Я не верю, что перестану так о вас думать, если узнаю лучше, — продолжал он. — У меня лишь появится больше причин так думать. Мне не стоило беспокоить вас всей этой чепухой, что я сегодня наговорил… Но это не чепуха. Это правда, — упрямо произнес он. — Это очень важно. Вы скажете: то был плод воспаленной фантазии, что-то вроде галлюцинации, но ведь таковы все наши чувства. Лучшее из того, что у нас есть, отчасти иллюзорно. И все же, — добавил он, словно споря с собой, — если бы мои чувства не были настоящими, я не стал бы менять свою жизнь из-за вас.

— Что вы хотите сказать? — спросила она.

— Я говорил вам. Я снял коттедж и бросаю службу.

— Из-за меня? — спросила она с удивлением.

— Да, из-за вас, — коротко ответил он.

— Но я ничего о вас не знаю, не знаю, какие у вас могут быть обстоятельства, — сказала она наконец, поскольку он молчал.

— У вас нет никакого мнения обо мне?

— Да нет, мнение у меня есть… — не очень уверенно произнесла она.

Ему хотелось попросить ее объясниться, но он не посмел, и к его удовольствию она продолжила, словно прочитав его мысли:

— Мне казалось, вы меня невзлюбили за что-то, и, наверное, не без причины. Я подумала: вот человек принципа…

— Нет, я человек чувства, — сказал он тихо.

— Тогда скажите мне, зачем вы это делаете? — спросила она после паузы.

И он начал спокойно — не зря же готовился — излагать все по порядку: как заботится о братьях и сестрах, и что сказала его мать, и о чем умолчала сестра Джоан, и какая сумма внесена в банк на его имя, и что брат решил податься на заработки в Америку, и какая часть дохода идет на оплату жилья, и прочие подробности. Она слушала его и все запоминала — так что к моменту, когда вдали показался мост Ватерлоо, могла бы повторить все это как на экзамене — но ее мысли были заняты этим не больше, чем подсчетом булыжников на мостовой. Она была счастлива как никогда в жизни. Если бы Денем знал, что, пока они шагают по набережной, перед глазами у нее мелькают книги, испещренные математическими значками, страницы, заполненные точками, черточками и кривыми линиями, его тайная радость от того, что она так внимательно слушает, заметно бы поубавилась. Она говорила: «Да, понимаю… Но чем это вам поможет?.. Ваш брат сдал экзамен?» — с таким участием, что он поминутно одергивал себя, убеждаясь, что это не сон, — и все это время она мысленно разглядывала в телескоп туманные белые диски далеких миров, пока не почувствовала, что раздвоилась: идет вдоль реки с Денемом и в то же время сосредоточенно изучает серебристый шар, парящий в густой синеве над пенными облаками, укрывающими весь видимый мир. Кэтрин посмотрела на небо: ни одна звезда не могла пробиться к ним сквозь завесу низких туч, гонимых по небу западным ветром. Она поспешно опустила взгляд. И ведь нет никакой причины, думала она, для этого счастья: она не свободна, и не одна, множество нитей по-прежнему связывают ее с землей, и с каждым шагом она все ближе к дому. Но все равно она радовалась, как не радовалась никогда в жизни. Воздух был чище, огни ярче, а холодный камень парапета холоднее и тверже, когда она — случайно или намеренно — коснулась его рукой. Вся ее неприязнь к Денему исчезла как по волшебству, ведь он не мог помешать ей, куда бы она ни пожелала направиться — к звездам или домой, но что это ее состояние как-то связано с ним — об этом она не задумывалась.

Теперь они видели густой поток авто и омнибусов, спешащих с суррейского берега реки на этот и обратно, все слышнее были грохот колес, гудки автомобилей, звяканье трамвайных колокольчиков — и по мере того как этот гул нарастал, их разговор постепенно стихал и наконец вовсе иссяк. Оба непроизвольно замедлили шаг, как будто хотели еще хоть немного продлить это блаженное время нежданной и странной близости. От радости Ральф не мог даже думать о том, что будет потом — всего через несколько шагов, — когда она его покинет. Он не собирался тратить последние мгновения их дружеского общения на то, чтобы уточнить что-то, добавить к сказанному ранее. Когда их разговор прервался, она опять стала для него не столько реальной девушкой, сколько девушкой его мечты, но его одинокие мечтания не доставляли ему таких острых ощущений, как то, что он чувствовал в ее присутствии. Странно, но он и сам стал другим: теперь ему все по силам. Впервые он ощутил себя хозяином своей судьбы. Будущее, открывшееся перед ним, было бесконечно. Но это настроение не имело ничего общего с беспечностью гедониста, спешащего добавить к старым удовольствиям новые, хотя ею до сих пор были отмечены — и подпорчены — его самые восторженные мечты. При этом он ясно видел, что происходит вокруг, поэтому разглядел направлявшееся к ним такси, которое Кэтрин, конечно, тоже заметила и, обернувшись, следила за его приближением. Они остановились у обочины, понимая неизбежность расставания, — и одновременно махнули рукой, подзывая водителя.

— Так, значит, в ближайшее время вы дадите мне знать о своем решении? — спросил он, придерживая дверцу машины.