Ночь и день - Вирджиния Вульф

— Но чем вы собираетесь заниматься в деревне? — сказала она первое, что пришло в голову, вмешиваясь в их беседу, которую слышала только наполовину, отчего мужчины посмотрели на нее с удивлением.

И как только она включилась в разговор, Уильям погрузился в молчание. Он перестал следить за репликами, хотя в паузах нервно вставлял «да-да». Время шло, и присутствие Ральфа все более тяготило его, потому что ему так много всего нужно сказать Кэтрин; каждая минута, когда он не мог говорить с ней, была мучением, накапливались сомнения, вопросы оставались без ответов — а ведь все это нужно было рассказать Кэтрин, потому что только она могла ему помочь. Если он не поговорит с ней наедине, то не сможет спокойно спать, он так и не поймет, что же наговорил в минуту безумия — или не совсем безумия — или что там на него нашло? Он кивал и нервно бормотал «да-да» и смотрел на Кэтрин — прекрасную, единственную, восхитительную. Но что-то новое появилось в выражении ее глаз, чего он раньше не замечал. И пока он придумывал поводы, чтобы остаться с ней наедине, она поднялась — это было для него неожиданностью, поскольку он рассчитывал, что Денема удастся выпроводить раньше. Ему оставалось теперь лишь одно: напроситься в провожатые.

Однако пока он подыскивал нужные слова — что оказалось непросто, поскольку мысли и чувства его находились в страшном раздоре, — случилось нечто непредвиденное.

Денем поднялся, взглянул на Кэтрин и сказал:

— Мне тоже пора. Может, пойдем вместе?

И прежде чем Уильям попытался задержать его — или лучше было задержать Кэтрин? — Денем подхватил шляпу, трость и уже открывал перед Кэтрин дверь. Уильяму осталось лишь выйти на лестницу и пожелать им доброй ночи. Он не посмел навязываться им в попутчики. Он не посмел просить ее остаться. Он лишь смотрел ей вслед, пока она медленно и осторожно спускалась по ступенькам, — лестница почти не освещалась, — и когда в последний раз мелькнули внизу два силуэта, два светлых профиля на фоне темной стены — Кэтрин и Денема, он ощутил такой приступ ревности, что, если б не был в домашних туфлях, бросился бы следом или крикнул бы вслед: «Погоди!» Но он не мог двинуться с места. На площадке Кэтрин обернулась, словно скрепляя напоследок их дружбу. Он метнул в нее взгляд, полный бешенства.

На мгновение Кэтрин замерла, а затем медленно вышла во двор. Она посмотрела направо, налево и даже на миг подняла глаза к небу. Денема она воспринимала исключительно как помеху собственным мыслям. Она думала, сколько ей предстоит пройти прежде, чем она окажется одна. Но когда они вышли на Стрэнд и не увидели ни одного кеба, Денем сказал:

— Пока подвозить нас некому, предлагаю немного пройтись.

— Да-да, — ответила она машинально, глядя мимо него.

Догадавшись, что ей не до разговоров, а может, отвлекшись на собственные переживания, Ральф больше ничего не сказал, и какое-то время они шли по Стрэнду в молчании. Ральф пытался привести в порядок мысли, чтобы, когда придет время, сказать что-то весомое и убедительное, но оттягивал этот момент, поскольку нужные слова не находились, да и место казалось неподходящим. На Стрэнде было людно. К тому же в любую минуту могло подъехать пустое такси. Ни слова не говоря, он свернул налево, на одну из боковых улочек, ведущих к реке. Ни в коем случае они не должны расстаться, прежде чем он объяснится, вот что главное. Он все заранее продумал, знал даже, с чего начнет и как продолжит мысль. Однако теперь, когда они остались одни, он никак не мог заставить себя с ней заговорить и даже в сердцах подумал, что она нарочно чинит ему препоны — зная ее чары, это нетрудно было предположить. Он собирался выложить ей все начистоту — и тогда они вместе решат, как быть дальше: оставаться ли ему навсегда ее пленником или освободиться раз и навсегда. Но минута за минутой проходили в молчании, и ровно ничего не происходило, хотя она была рядом — так явно, так зримо. Развевались шелка, трепетали перья на шляпке, она то шла чуть впереди, то отставала, и тогда он ее поджидал.

Молчание затягивалось, наконец Кэтрин обратила на него внимание. Вначале она досадовала на то, что, как назло, нет ни одного кеба, который освободил бы ее от нежеланного спутника, затем попыталась вспомнить, что именно говорила ей Мэри и почему из этого следовало, что он дурной человек, и, разумеется, не вспомнила, однако все это вместе с решительными манерами — зачем, например, он так поспешно свернул в переулок? — наводило на мысль, что она имеет дело с личностью сильной, хотя и малоприятной. Кэтрин остановилась и, поглядев по сторонам в поисках кеба, наконец заметила один — вдали.

— Не возражаете, если мы еще немного пройдемся? — предложил он. — Я хотел бы вам кое-что сказать.

— Хорошо, — ответила она, полагая, что его просьба имеет какое-то отношение к Мэри Датчет.

— У реки не так шумно, — сказал он и быстро перевел ее на другую сторону улицы. — На самом деле я просто хотел спросить… — начал он, но последовавшая за этим пауза оказалась такой долгой, что она успела рассмотреть его бледный профиль на фоне вечернего неба, узкие скулы, нос с горбинкой. И во время этой заминки к нему пришли совсем другие слова, не те, что он собирался произнести.

— Вы стали для меня идеалом с той самой минуты, как я впервые увидел вас. Я мечтал о вас, я не мог думать ни о ком, кроме вас, вы были смыслом моей жизни.

Эти слова, произнесенные странным сдавленным голосом, прозвучали так, словно он обращался к кому-то другому — не к девушке, которая стоит перед ним, а к некой фигуре, маячившей вдали.

— Да, я совсем потерял голову и понял, что должен объясниться с вами, иначе сойду с ума. Для меня вы самое прекрасное, самое настоящее, что есть в мире, — восторженно продолжал он, уже не выбирая слов, потому что все, что он хотел сказать, вдруг открылось ему с предельной ясностью. — Я вижу ваш образ всюду: в сиянии звезд, в речных волнах — во всем, что существует в мире, и это правда. И более того, я уверен, жизнь без вас невозможна. А сейчас я хочу…

До сих пор она слушала его с таким чувством, будто пропустила какое-то простое и весомое слово, без которого все сказанное теряло всякий смысл. Здесь какая-то ошибка, и надо немедленно остановить этот бессвязный поток, но как? Ей казалось, все сказанное предназначается не ей, а другой и к ней не имеет никакого отношения.

— Не понимаю, — сказала она. — Вы говорите то, чего на самом деле не думаете.

— Я отвечаю за каждое свое слово, — ответил он твердо и пристально посмотрел на нее.

И наконец в памяти всплыла фраза, которую она так долго пыталась вспомнить. «Ральф Денем любит вас» — вот что сказала Мэри Датчет. Глаза Кэтрин гневно сверкнули.

— Сегодня днем я виделась с Мэри Датчет! — воскликнула она.

Он вздрогнул от неожиданности, но тут же ответил:

— Полагаю, она рассказала вам, что я просил ее выйти за меня замуж?

— Нет.

— Тем не менее я сделал это. В тот день, когда встретил вас в Линкольне, — продолжал он. — Я собирался просить ее руки, но затем увидел за окном вас. После этого думать о женитьбе было уже невозможно. И все же я сделал это, но она знала, что я лгу, и ответила отказом. Тогда я думал — я и сейчас так думаю, — что я ей небезразличен. Я поступил очень дурно. И мне нечего сказать в свое оправдание.