История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века - Фредерик Дар

Бледный, с перекошенным лицом и с холодком в животе, Беррюшель помахал рукой Антонии.

— Прощайте же, милая Антония, — вздохнул он. — Я вынужден вас покинуть. Но знайте, что я вас буду любить всегда.

На этом он ретировался, а несчастная девушка с рыданиями бросилась на грудь к своему старшему брату.

— Что ты хочешь… — прошептал Джованни. — Как пишут на розовых страницах словаря Лярусс «Dura lex, sed lex»[177].

* * *

Через месяц после этого случая маркиз де Шуазель диктовал почту своей машинистке, как вдруг ему объявили, что известный банкир Филипп Беррюшель просит принять его.

— Пригласите его и оставьте нас одних, — сказал министр.

Этот визит интриговал его. Беррюшель-отец страшно разбогател при Ло и был доволен тем, что сыну удалось расширить его дело вместо того, чтобы загубить его, как обычно делают сыновья.

Он заметил, что его посетитель похудел, у него были круги под глазами и осунувшееся лицо.

«О, о, — подумал Шуазель, — похоже, банковские дела идут так же плохо, как и государственные».

— Каким ветром? — громко спросил он, пожимая руку посетителю.

Беррюшель изобразил слабую улыбку.

— Монсеньор, — сказал он, — знаете ли вы Корсику?

Шуазель нахмурился, ибо он терпеть не мог, когда его проверяли на знание географии.

После нескончаемых покашливаний, которые дали ему время подумать, он прошептал:

— Это в Северной Африке, не так ли?

— Ещё нет, — широко улыбнулся Беррюшель. — Это изумительный остров в Средиземном море, и он принадлежит генуэзцам.

— Ах да, что это я? — сказал министр.

— Я только что оттуда, — сказал Филипп, — и могу вас заверить, монсеньор, что это один из самых прекрасных уголков в мире!

— Правда?

— Честное слово. У него только один недостаток, монсеньор…

— Там что, змеи? — предположил Шуазель.

— Нет, монсеньор, его недостаток в том, что он не французский.

Шуазель помрачнел.

«С тобой, дорогой Беррю, всё ясно, — подумал маркиз. — Ты там затеял какие-то дела и теперь хочешь меня убедить в том, что нужно начать войну, чтобы захватить эту территорию!»

— Что я могу для вас? — спросил он сухо.

— Купить его, монсеньор! — просто ответил Филипп.

Его собеседник был ошарашен:

— Купить?! Вы смеётесь надо мной!

— Монсеньор, — продолжал Филипп, — правительства неустанно истребляют людей, чтобы завоевать страны, которые они тут же теряют. Но ведь можно же их просто покупать. Деньги, которые идут на войны, могли бы быть использованы для того, чтобы покупать территории. Никто не стал бы думать об освободительной борьбе, потому что сделка была совершена в надлежащей форме и ко всеобщему удовольствию. Когда я покупаю костюм у своего тряпичника, он после этого не возмущается в том смысле, что он передумал, и теперь я должен его вернуть. Исчез бы сам дух реваншизма. Поверьте, настоящие завоевания делаются не на полях сражений, а у нотариусов!

Шуазель был согласен. В словах банкира было что-то от истины. Но он считал, что его пожелание неосуществимо. Что будут делать генералы, если торговцы возьмут на себя вопросы географии? Как иначе заслуживать награды и что делать со знамёнами? И кем станут оружейники?

— Утопия, — сказал он со вздохом.

— Нет, монсеньор. Словом, по пути из Корсики я заехал в Геную. Там я встретился с властями и спросил, не хотели бы они уступить Корсику Франции в обмен на кругленькую сумму? И — представьте — они сказали «да»!

Шуазель стал попеременно красным, белым и затем синим, предвосхитив таким образом будущий французский флаг. Будучи не в силах сдержать свой гнев, он ударил кулаком по столу.

— Господин банкир! — взорвался министр. — Во что вы вмешиваетесь? С каких это пор подданный его величества берёт на себя право вести переговоры от лица Франции с иностранным государством, не имея на это полномочий?

— Монсеньор… — пробормотал Беррюшель.

Но Шуазель завёлся:

— И что, по-вашему, нам делать с Корсикой, скажите на милость? Мы потеряли свои колонии, кстати, без особых сожалений, ибо они находились слишком далеко, и вы хотите, чтобы я опустошил все кассы государства, чтобы купить остров! Если бы я и мог купить остров, я бы лучше купил Англию, господин Беррюшель, а не Корсику. По крайней мере, наши корабли могли бы плавать спокойно!

Шуазель замолчал, поправил свои батистовые манжеты, затем слегка обмахнул лицо ладонью.

— Извините, — сказал он спокойным голосом, — вы меня немного вывели из себя, дорогой!

Беррюшель, который принял огорчённый вид, дожидаясь конца грозы, поднял голову и произнёс:

— Вы не дали мне договорить, монсеньор. Я хотел купить Корсику на свои деньги и подарить её своей стране, таким образом она стала бы французской территорией.

На этот раз Шуазель стал синим, белым и затем красным.

— Вы шутите? — пробормотал он.

— Нисколько, монсеньор! Нисколько! Вы, должно быть, знаете, что мой покойный отец нажил очень большое состояние, гораздо большее, чем это можно себе представить. Было бы справедливо, если бы часть его послужила престижу королевства. Я финансирую покупку Корсики, при этом я не хочу, чтобы моё имя фигурировало в этом деле, из-за налогов. Выставление напоказ своего богатства может кончиться плохо. Поэтому сделка должна быть тайной.

И Шуазель встал со слезами на глазах, взял Беррюшеля за плечи и расцеловал его в обе щеки.

— Ах, мой друг, — прошептал он, — какое великодушие! Какое самоотречение! Спасибо! Спасибо! Спасибо! Я смущён, ведь наши потомки будут ставить мне в заслугу это приобретение.

— Так вы принимаете моё предложение, монсеньор?

— Как я могу не принять такой дар! Я принимаю его именем короля. Во имя Франции! О боже, как я рад!

«Есть! — обрадовался настойчивый банкир. — Моя дорогая Антония теперь моя, потому что она стала француженкой; таким образом, выходя за меня замуж, она выйдет замуж за своего соотечественника, и её несговорчивой семье больше нечего будет сказать!»

Счастливый Шуазель схватил своего посетителя за руку.

— Да здравствует Корсика! — крикнул он.

Затем подвёл Беррюшеля к карте мира, украшавшей его кабинет.

— Будьте так любезны, дорогой мой, — добавил он, — покажите же мне, где это находится!

(Отрывок из журнала курьёзных случаев времён Людовика Пятнадцатого)