История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века - Фредерик Дар

— О чём ты думаешь? — жуёт Берю.

И поскольку я медлю с ответом, он меня чихвостит:

— Ты слишком много думаешь, это твой недостаток, Сан-А! Не надо усложнять жизнь, скорее наоборот. Всё, что нужно нашему миру, это равновесие. После этой долбаной войны французы не хотят говорить о каких-то больших проблемах. Им до лампочки, летает кто-то на Луну или нет (не считая Шарпини). Их волнует не космос и не атомные подводные лодки, а кэтч и Интервиль[236], и больше ничего! Всё, что им нужно, — это чтобы их не затрахивали, и раз уж они нашли человека, который для них вместо сливочного масла, они этим пользуются и берут отпуск, и это логично и не глупее любых других вещей.

Хорошо он говорит, мой Берюрье. И ведь правда, Франция сейчас отдыхает. Она берёт отпуск, чтобы посетить «Ля Буассери»[237]. Теперь мне всё ясно. Мне понятно их блаженное состояние. Меня одолевает грусть, потому что мне всегда грустно, когда я в отпуске. Может быть, это связано с железами внутренней секреции?

— Браво, Толстяк, ты попал в точку, — говорю я. — Ты прав: всё дело в равновесии и в гармонии. Народ устал, ему хотелось, чтобы кто-то управлял им, и он подыскал себе человека, которому нравилось это делать! Мне придётся поставить три дюжины свечей, я этого не понимал. Это чудесно. Слушай, в «Who's who», этом светском справочнике, в биографической статье, посвящённой госпоже де Голль, можно прочитать, что её страстью были цветы и музыка! Гармония! Первая дама Франции (слева, как подниметесь на крыльцо) получила их сполна. Ибо, в конце концов, ей дали столько букетов и сыграли столько «Марсельез», что если бы она не нашла в этом гармонии, ей осталась бы одна-единственная страсть: отчаяться от всего, и даже от Республики.

Гармония! Равновесие! Каждый получит однажды то, что он ждёт…

Надо только подождать.

Выпив кофе, мы выходим с Толстяком подышать воздухом в сад, в то время как дамы убирают со стола. Мы сидим рядом на скамье и смотрим в ночное небо, на котором мерцают редкие, слабые звёзды.

— Сан-А, — говорит мой приятель, — спасибо тебе за твои уроки Истории. Мне теперь грустно оттого, что они закончились…

Я кладу руку на его замечательный бугристый затылок, диаметр которого не меньше, чем у взрослого тополя.

— Мне тоже, Толстяк. Мне как-то не по себе. Всё же было приятно освежить в памяти прошлое. О, конечно, я тебе не всё рассказал. Я не назвал тебе даже десятую часть великих имён и третью часть великих событий. Я не рассказал тебе ни о Байярде, ни о Пастере, ни о Клемансо… Мы не коснулись завоевания Тонкина, сердечной Антанты и многих других событий… Ты получил главное в этой сумасшедшей гонке «Тур-де-Франс». Я назвал тебе список главных участников и номера гонщиков. Теперь ты знаешь, кто был победителем на каждом этапе и кто проиграл. А теперь, Берю, я тебе скажу одну вещь: эти две тысячи лет ничего из себя не представляют в истории человечества. Это всего лишь маленький, едва заметный вздох. Развившиеся в результате эволюции обезьяны, которыми мы являемся, снова станут обезьянами, и эта поездка в оба конца пролетит как одно мгновение. Посмотри на звёзды. Если ты с ними подружишься, они тебе скажут, что мы представляем собой лишь краткую иллюзию; что Франция — это тоже иллюзия. Что Карл Великий был не позавчера, а сегодня. Что все, о ком мы говорили, ещё находятся здесь, как находятся здесь наши умершие родители и друзья. Мир, который был раскалённой туманностью, превратится в холодный пепел. Однажды знакомые контуры нашей Франции сотрутся, как теряет свои формы горящее полено в очаге. В тот день, когда уже не будет ни травы, ни птиц, ни Франции, ни Берюрье, что останется от нас в этой ужасающей тишине космической необъятности, Толстяк?

Берю встаёт, откашливается и засовывает руки в карманы. Он огромен и, можно сказать, красив в этой ночи, наш Берю!

— Что останется?.. — шепчет он тёплым и низким голосом. — Что останется, Сан-А? Я скажу тебе… Останутся звуки от нашего смеха. Когда мы смеёмся, возникают волны, не забывай этого! Эти волны летят к другим планетам, на которых маленькие человечки их услышат и посмеются, в свою очередь. Я это чувствую, я не могу ошибиться. Вывод: надо поспешить отправить Францию к марсианам, пока у нас ещё есть лёгкие!

И Берюрье, как истинный француз, смеётся, смеётся и смеётся под звёздным небом.

Октаву Обри

А. Аймару

Ги Бретону

Каба´ну

Пьеру Шампьону

Пьеру де Летуаль

Жуанвилю

Жюлю Мишле

Л. Прюдому

Огюстену Тьери

Грегуару де Туру

— Всем своим первым читателям, которые одной или несколькими купленными книгами, а также одним или несколькими тёплыми словами поддержали его желание перевести на русский язык и издать на свои деньги несколько лучших книг Сан-Антонио.

— Лене Ращинской, Николаю Грачёву и одному незнакомому армянину по имени Коля, которые своим финансовым участием помогли купить авторские права на эту книгу.

— Своей жене Ольге, которой пришлось столько лет терпеть его, да и какой Лев на её месте смог бы вытерпеть Козерога…

— Филиппу Оруссо, который был послан ему судьбой благодаря Интернету и который вселил в него надежду и сопровождал его в Париже и Монтини, где ввёл в Ассоциацию друзей Сан-Антонио, познакомил с Патрисом (сыном Фредерика Дара), а также с Мари-Франс Дайо, удивительной женщиной, которой довелось быть редактором Сан-Антонио и которая была душевно близким с ним человеком.

Филипп — большой скептик, но он отзывается на любую просьбу: он помог распутать некоторые иероглифы Сан-Антонио, он прислал фотоматериалы для оформления книги «История Франции глазами Сан-Антонио», а также «Клянусь». Он создал один из самых крупных сайтов, посвящённых Сан-Антонио, собрал в тридцати странах мира уникальную коллекцию переводов книг Сан-Антонио, а затем подарил её Жозефине (младшей дочери Ф. Дара), после чего, на свои деньги, издал «Каталог переводов Сан-Антонио — Фредерика Дара».

Так же как и Сан-Антонио, он разрушил в моём представлении стереотип о французской прижимистости…