Дерево растет в Бруклине - Бетти Смит

У каждого человека есть тайная жизнь, размышляла Фрэнси. Папа никогда не упоминал про парикмахерскую, а ведь он ходил сюда бриться три раза в неделю. Брезгливый Джонни завел себе личную кружку, подражая людям, которые находились в менее стесненных обстоятельствах. Он не хотел, чтобы его брили пеной из общей кружки. Нет, ни за что. Джонни приходил сюда три раза в неделю – если были деньги – и сидел на одном из этих стульев, и смотрелся в это зеркало, и разговаривал с парикмахером – о том, хорошо ли играет в этом сезоне бруклинская команда, или о том, победят ли, как обычно, демократы. Возможно, он пел, когда этот парикмахер играл на мандолине. Даже наверняка пел. Петь было для него такой же потребностью, как дышать. Фрэнси подумала – интересно, дожидаясь своей очереди, читал ли он «Вестник полиции», который лежал на полке?

Парикмахер вручил ей вымытую и вытертую чашку.

– Славный парень был Джонни Нолан, – сказал он. – Передай маме мои слова.

– Спасибо, – прошептала Фрэнси с искренней благодарностью. Она вышла и закрыла за собой дверь, за спиной печально тренькала мандолина.

Сев в экипаж, она протянула кружку Кэти.

– Это тебе на память об отце, – сказала мама. – Нили получит кольцо с печаткой.

Фрэнси взглянула на имя, написанное золотыми буквами, и благодарно прошептала: «Спасибо» – уже второй раз за пять минут.

Джонни прожил на белом свете тридцать четыре года. Еще неделю назад он ходил по этим улицам. А сейчас о том, что он жил на свете, напоминают только чашка, кольцо с печаткой и два неглаженых фартука. От Джонни не осталось больше ничего, потому что все, что имел, он унес с собой в могилу: единственный костюм, запонки и золотую пуговицу для воротничка.

Вернувшись домой, они обнаружили, что соседи побывали в квартире и навели порядок. Мебель в гостиной расставили по местам, опавшие цветы и листья вымели. Открыли окна, проветрили комнаты. Принесли угля и развели яркий огонь на кухне, а на стол постелили чистую белую скатерть. Сестры Тинмор принесли кекс, который сами испекли, он стоял на столе, уже порезанный на куски.

Флосси Гэддис и ее мать купили кусок вареной колбасы, разложили ломтики по двум тарелкам. В корзинке лежал свежий ржаной хлеб, стояли чашки для кофе. На плите грелся кофейник со свежезаваренным кофе, а в центр стола кто-то поставил кувшинчик с настоящими сливками. Все это соседи приготовили, пока Ноланов не было, а потом ушли, закрыли дверь и ключ положили под коврик.

Тетя Сисси, Эви, мама, Фрэнси и Нили сели за стол. Тетя Эви налила всем кофе. Кэти сидела и долго глядела на свою чашку. Она вспоминала, как Джонни в последний раз сидел за этим столом. А потом сделала то же, что и Джонни: смахнула чашку со стола, уткнулась лицом в стол и заплакала, безобразно сотрясаясь всем телом. Сисси обняла ее и сказала своим нежным ласкающим голосом:

– Кэти, Кэти, не плачь так. Не плачь, Кэти, а то малыш, который скоро родится у тебя, будет всю жизнь грустить.

37

Следующий день после похорон Кэти провела в постели, и Фрэнси с Нили слонялись по квартире, испуганные и растерянные. К вечеру Кэти встала и приготовила им что-то поесть. После ужина она заставила детей пойти погулять, сказала, что им нужен свежий воздух.

Фрэнси и Нили брели по Грэм-авеню в сторону Бродвея. Холод пронизывал, но ни ветра, ни снега не было. На улицах ни души. После Рождества прошло три дня, и дети сидели по домам, играли с подаренными игрушками. Фонари мерцали и дрожали. С моря вдоль земли вдруг подул ледяной ветерок, взметнул мусор в сточных канавах.

В эти дни они перешагнули порог детства. Праздник Рождества прошел незамеченным, потому что папа умер в Рождество. Среди похоронных хлопот затерялся и тринадцатый день рождения Нили.

Они вышли к ярко освещенному фасаду большого здания музкомедии. Завзятые читатели, они читали все, что попадалось на глаза, и сейчас остановились по привычке, чтобы прочитать афишу с репертуаром на эту неделю. В шестой строчке было написано большими буквами: «У нас на следующей неделе! Шонси Осборн, прекрасный певец волшебных песен. Не пропустите!»

Прекрасный певец… Волшебные песни…

Фрэнси не проронила ни слезинки после смерти отца. Нили тоже. Сейчас Фрэнси показалось, что все непролитые слезы подступили к горлу и застыли, превратившись в кусок льда, который растет… растет. Фрэнси казалось, что если эта льдина сейчас не растает и не прольется слезами, то она умрет, задохнется. Она взглянула на брата. Слезы лились у него из глаз. И тогда Фрэнси тоже заплакала.

Они перешли на темную сторону улицы, сели на обочину и свесили ноги в канаву. Нили, хоть и горько плакал, не забыл подстелить носовой платок, чтобы не испачкать первые в жизни брюки. Они прижались друг к другу, потому что им было холодно и одиноко. Долго и беззвучно они плакали, сидя на холодной земле. Наконец, когда сил плакать не осталось, они заговорили.

– Нили, зачем папа умер?

– Думаю, что Господь его призвал.

– Зачем?

– Может, в наказание.

– В наказание за что?

– Не знаю, – жалобно сказал Нили.

– Ты веришь, что папа родился по воле Божьей?

– Да.

– Значит, Бог хотел, чтоб он жил, так?

– Наверное.

– Тогда зачем же он послал папе смерть так рано?

– Может, в наказание, – повторил Нили, не зная, что еще ответить.

– Если это правда, то какой в этом смысл? Папа мертв и не знает, что наказан. Бог сотворил папу таким, каким он был, а потом сказал сам себе: ну-ка, поглядим, как ты выкрутишься, голубчик. Держу пари, Бог так и сказал.

– Лучше не надо так о Боге, – жалобно попросил Нили.

– Все твердят – Бог всемогущ, – фыркнула Фрэнси. – Бог все знает и все может. Если он такой всемогущий, чего ж не помог папе, вместо того чтобы наказывать, как ты говоришь?

– Я ведь сказал – может.

– Если Бог отвечает за все в этом мире – и за солнце, и за луну, и за звезды, и за птиц, и за деревья, и за цветы, и за всех зверей и людей, то, выходит, у него дел по горло. Так где ж, по-твоему, ему взять время, чтобы наказывать одного-единственного человека вроде папы.

– Лучше не надо так о Боге, – с тревогой повторил Нили. – А то он поразит тебя до смерти.

– Да и пусть! – отчаянно крикнула Фрэнси. – Пусть поразит меня на этом месте, пусть я умру в этой сточной канаве!

Они испуганно подождали. Ничего не произошло. Когда Фрэнси заговорила снова, ее голос звучал тише.

– Я верую в Бога Иисуса Христа и его мать, Марию, Пречистую Деву. Иисус когда-то родился и был ребенком. Летом бегал босой, как мы. Я видела картинку – на ней он мальчик и без ботинок. А когда вырос, он ловил рыбу, как наш папа однажды, помнишь? Иисус тоже страдал, а Бог не страдает. Иисус не стал бы наказывать людей. Он понимает людей. Поэтому лично я верю в Иисуса Христа.