Чужая маска - Александра Маринина

– Прошу меня извинить, сударь мой, я немного опоздал,и, когда пришел, дама уже была здесь. Посему мне неловко было задавать вамчересчур много вопросов.

– А они у вас возникли?

– Безусловно. В первую очередь я хотел бы понять, всвязи с чем возникла необходимость столь редкой по нынешним временамэкспертизы. Чем мог провиниться перед правоохранительной системой этотвоздушный мотылек?

– Видите ли, Светлана Игоревна – вдова известногописателя. Так, во всяком случае, мы все считали до недавнего времени. Ее мужбыл убит примерно месяц назад.

– Что вы говорите! Она совершенно не производитвпечатления неутешной вдовы. Серьезная молодая дама, разве что улыбается мало.

– Это совсем другое поколение, Соломон Яковлевич. Вовремена вашей и даже моей юности девушкам внушали, что самое главное в жизнииметь мужа и семью. При этом муж может быть каким угодно, даже сильно пьющимбездельником, но он должен быть, а незамужняя женщина считалась как бынеполноценной. Вдовство, особенно раннее, превращалось в трагедию не толькоиз-за утраты близкого человека, но из-за утраты мужа, потому что искать новогобыло проблематично, особенно лет в сорок пять – пятьдесят. А сейчас к этомуотносятся по-другому. Многие женщины не выходят замуж принципиально, хотя нестрадают от отсутствия матримониальных предложений. Им это просто не нужно. Апотеря близкого человека скрашивается ощущением, что вся жизнь впереди и можноеще успеть все отстроить и создать заново. Так вот, Светлана Игоревна заявляет,что на самом деле автором всех книг, прославивших ее мужа, является она сама,но с ведома и согласия супруга книги выходили под его именем, что якобы былолучше с точки зрения рекламы. Теперь, как вы понимаете, нам придетсяустанавливать истину.

– Зачем? – удивился Зафрен. – Это имеетотношение к причине его смерти?

– Самое непосредственное, Соломон Яковлевич. В ходеследствия были установлены факты, позволяющие говорить о том, что муж СветланыИгоревны хотел покончить с собой, но, поскольку у него не хватало мужествасделать это самому, он попросил человека, на которого имел огромное влияние,произвести роковой выстрел. Светлана Игоревна утверждает, что ее мужачрезвычайно угнетала ситуация, при которой он жил на деньги жены и при этомпользовался славой, заметьте себе, огромной славой и популярностью, которыефактически ему не принадлежали, не были им заслужены. При определенных условияхэто могло бы стать причиной суицида, но я должен понять, была ли на самом делеэта ситуация или Светлана Игоревна меня, мягко говоря, вводит в заблуждение.

– Превосходно, – радостно потер рукиакадемик. – Это очень оживит мою старческую жизнь. Такого любопытногоповорота в моей практике давно уже не случалось. Вы, наверное, помните,батенька, по какому скучному поводу мы с вами встречались в последний раз, летэдак десять назад?

– Двенадцать, – уточнил с улыбкойОльшанский. – Разумеется, помню. Нахальный торговец самиздатовскимисборниками якобы неизвестных стихов Пастернака и Цветаевой. Верно?

– Верно, верно. Торговец был и впрямь нахальным, но егоколлега, который эти стихи сочинял, был безумно, безумно талантлив! Почему онне публиковал их под собственным именем? Он мог бы стать известнейшим поэтом!Так нет, связался с какими-то пройдохами. Я и тогда этого не понимал, и до сихпор не понял.

– Соломон Яковлевич, для него деньги были дороже славы,вот и все объяснение. Бывают же люди, начисто лишенные честолюбия. Деньги ихмошенничество приносило большие и быстрые, а в качестве поэта он мог бы статьбогатым еще очень не скоро. К сожалению, в те времена большие гонорарыприходили намного позже известности. А сейчас поэзия и вовсе не в моде.

– Ну и что этот гениальный дурачок в итоге получил? Былбы нищим, но известным, а так остался нищим и в тюрьме. И вы считаете эторавноценным обменом?

– Я – нет, не считаю. А он, видимо, считал. Он ведь протюрьму совсем не думал, все больше о прибыли беспокоился.

– Ну бог с ним, с этим одаренным недоумком. Право, жальбывает, когда природа так неразумно расточает свои милости. Зачем она наделилапоэтическим дарованием столь ограниченное, узколобое существо? Но вернемся кнашему эфирному созданию. Вы представляете себе, как я буду проводитьэкспертизу?

– В общих чертах. Контент-анализ, частота повторяемостиопределенных слов, оборотов, инверсии. Правильно?

– Почти, сударь мой. Такая экспертиза – ровнонаполовину математика, а на другую половину – чистая вкусовщина. Я должен бытьуверен, что вы это отчетливо понимаете. Одно дело, когда мне приносятстихотворение и утверждают, что это ранний, неизвестный Лермонтов. Допустим, яошибся, не распознал руку гения и дал заключение, что это подделка. Да, урусской литературы будет на одно стихотворение Лермонтова меньше. Но это несмертельно и не принесет никому никакого ощутимого вреда. Вероятно, мне, какфилологу и знатоку литературы, не пристало так рассуждать, для меня каждаякрупица творческого наследия гения должна быть бесценной. Но я, батенька, ужедостаточно стар, чтобы понимать, что, кроме литературы, на этом свете есть идругие, не менее важные вещи, например, интересы правосудия. И совсем другоедело, когда речь идет о живом человеке и от моего экспертного заключениязависит его судьба. Здесь цена ошибки уже другая. Поэтому я хочу спросить вас,какая степень доказанности моих выводов требуется, чтобы мы с вами неискалечили жизнь прелестной Светланы Игоревны?

– Вопрос сложный, хотя и совершенно справедливый.

– И каков же ответ?

– А ответа у меня нет. Давайте, Соломон Яковлевич,договоримся с вами так. Если у вас не возникнет ни малейшего сомнения вавторстве Светланы Игоревны, на том и порешим. Если же сомнения будут, повторимэкспертизу. Назначим других экспертов, может быть, предложим ей написатьчто-нибудь еще и проведем повторную экспертизу комиссионно. Вы должны понимать,что заключение эксперта – это далеко не истина в последней инстанции. Этопросто факт, такой же, как и множество других, и следователь будет думать, чтос этим фактом делать, как его оценивать, какой вес ему придать. Так что здесьответственность за ошибку ляжет не только на вас, но и на меня. И на меня дажев большей степени. Я вас успокоил?

– Некоторым образом. Что ж, позвольте откланяться.Боюсь, мой мальчик заскучал в машине.

– Вас по-прежнему возит внук?

– Правнук, батенька, уже правнук вырос. В этом годуправа получил, юный негодяй. Если летом в институт не поступит, пойдет в армию,тогда уж придется снова внука запрягать.

Ольшанский вышел вместе с академиком и проводил старика домашины. За рулем действительно сидел «юный негодяй», уткнувшись в какую-тотолстую книжку.

– Ваш мальчик не скучает, – с улыбкой заметилКонстантин Михайлович. – Вы напрасно беспокоились.

– Э, батенька, – скрипуче захихикал Зафрен, –это только видимость. Он читает Плутарха, «Сравнительные жизнеописания»,готовится к вступительным экзаменам. Но зубрить сухой академический текст емускучно, он предпочитает, чтобы я ему все это рассказывал и объяснял «напальцах», а он в это время лежал бы на диване пузом кверху. Он утверждает, чтона слух воспринимает лучше. Что вы хотите от нынешнего поколения! Из нихникогда не вырастут энциклопедически образованные ученые, какие были в моевремя. Как это было сказано у одного известного писателя? Они ленивы инелюбопытны. Придется мне по дороге домой рассказывать ему про диктатуру Суллы.