Ангелы террора - Сергей Шхиян

— Люди, помогите! Караул, убили! — вдруг тонким, высоким голосом закричал старик. — Чего стоишь орясина, бежи, ирод, за доктором!

Мне не оставалось ничего другого, как со всех ног броситься к выходу.

— Чего Митрича кричать? — спросил меня поднимающийся по лестнице дворник Абдулка. Вид у него был тревожный и настороженный.

— Полковника ранили! — крикнул я ему на ходу. — Иди, помоги Митричу, я бегу за доктором.

Абдулка охнул и поспешил наверх, а я беспрепятственно вышел из дома. Был седьмой час утра. Москва уже проснулась. Люди в простом платье, вероятно, рабочие, спешили на фабрики, которых в этом окраинном районе было множество. В конце улочки показался извозчик. Я подождал, пока он подъедет, и вышел на дорогу. Извозчик он неожиданности ругнулся, но, разглядев жандармскую форму, замолчал на полуслове. Пролетка оказалась свободной. Я сел на кожаное сидение, откинулся на спинку. Кучер ждал приказаний, повернувшись ко мне боком.

— Отвезешь меня, — сказал я и замялся, не зная, куда мне теперь направиться. Сказал просто, чтобы не вызвать подозрений, — на Волхонку.

Продрогший мужик в рваном нагольном полушубке, как мне показалось, зло покосился на меня с облучка и, ни словом не обмолвившись о плате, развернул лошадь. Я вспомнил, что на мне надето, и как у нас в стране люди, имеющие хоть какую-то власть, любят платить за услуги, успокоил извозчика:

— Не бойся, мужик, я заплачу.

Он удивленно на меня оглянулся, не веря такому странному поведению жандарма, неопределенно покачал головой и мохнатая лошаденка, словно уловив изменившееся настроение хозяина, весело зацокала копытами по булыжной мостовой. Я поднял глаза к небу, оно уже светлело.

Впервые с того момента, как меня арестовали, я почувствовал себя в безопасности.

— А куда тебе, служивый, на Волхонке?

— К музею, — сказал я, но не сразу вспомнил, построен ли уже музей изящных искусств, и тут же поправился, — к храму Христа Спасителя.

— К заутренней спешишь, помолиться хочешь? — спросил кучер.

— Поминальную молитву по новопреставившемуся заказать. Сегодня ночью умер один хороший человек.

— Вечная ему память. Все под Богом ходим, никто смерти не избежит, — нравоучительно сказал извозчик. — Родич или так, знакомый?

— Знакомый, — ответил я.

Разговор иссяк. Я сидел, отдыхая от недавних передряг, и смотрел, как просыпается город, зажигаются огни в лавках, бегут со стуком и звоном по рельсам ранние трамваи. Ни полковника, ни штабс-капитана мне было ничуть не жаль. Такие люди, как они, и привели страну к бесчисленным бедам двадцатого века. Сочувствовал я только несчастному отцу, так нелепо окончившему свою трудную, несчастливую жизнь.

Пока я добирался до дома Поспелова в Хамовниках, три раза поменял извозчиков, а конец пути прошел пешком. Единственной сложностью в передвижении по городу в форменной одежде рядового жандармского корпуса оказалось отдание чести встречным офицерам. Я никак не мог заметить всех придурков в погонах, которым очень хотелось, чтобы все встречные нижние чины тянулись перед ними во фронт. Два раза меня даже останавливали молоденькие армейские прапорщики и оттягивались по полной программе.

Глупость старинного ритуала приветствия в форме отдания друг другу чести незнакомыми между собой военнослужащими удивляла меня еще во время действительной службы в армии. Особенно рудиментарное ношение головного убора. Я даже не знаю, какой эпохе обязан это обычай. Скорее всего, боязнь непокрытых волос — это еще какие-то дохристианские суеверия. Мне кажется, реформу нашей армии нужно начинать не с очередных всеобъемлющих военных доктрин, а с отмены обязательного ношения головного убора.

Наконец, преодолев все задержки и на всякий случай, запутав следы, я добрался до дома Поспелова. Открыла мне Анна Ивановна и безо всякого удивления по поводу моего странного вида или долгого отсутствия, не поздоровавшись, скорбно махнула рукой:

— Уже слышал? Илья Ильич совсем плох!

— Что такое, что с ним случилось?

— Стреляли в нашего кормильца, — заплакала домоправительница, — почитай, насмерть убили!

— Кто стрелял, почему? — спросил я, проходя за ней в дом.

— Там он, — не отвечая на глупый вопрос, сказала она и показала на спальню хозяина. — У него доктор.

Я сбросил шинель на кресло в гостиной и прошел в комнату Поспелова.

Мой приятель, старичок доктор, тот же, что лечил и меня, сидел возле постели Ильи Ильича и держал его за руку. Тот был без сознания. Лицо его осунулось, постарело, и было мокро от пота.

— Что с ним? — спросил я, кивая эскулапу.

— Лихорадка, — ответил врач. — Боюсь, что начинается «Антонов огонь».

— Куда его ранили?

— В грудь из револьвера. Пулю удалось вытащить, но животная теплота не снижается. Боюсь, что если еще немного повысится температура, наступит коллапс. Мне кажется, у Ильи Ильича началась общая гангрена.

— Попробую, может быть, у меня что-нибудь получится, — сказал я, сразу же включаясь в лечебный процесс.

Доктор с сомнением покачал головой, но уступил место возле больного. Я сосредоточился и начал делать руками над грудью раненого свои стандартные экстрасенсорные пассы. Как я ни старался, обратной связи у нас с раненым не получалось. Не знаю от чего, нервного напряжения, бессонных ночей или общей усталости, но скоро я почувствовал, что сам вот-вот свалюсь рядом с Поспеловым.

— Ничего не выходит, мне нужно немного отдохнуть, — сказал я доктору.

— Постарайтесь еще немного, голубчик, — попросил доктор, — у Ильи Ильича начал улучшаться пульс.

— Да, конечно, — пообещал я, и в голове у меня все смешалось.

Очнулся я в кресле. Илья Ильич лежал с открытыми глазами, доктор менял ему компресс на голове.

— Вам лучше? — спросил я, с трудом преодолевая слабость и тошноту.

— Да, — ответил он. — Спасибо, мне теперь совсем хорошо.

Я с трудом встал и подошел к постели. Мне почему-то было явственно видно, что Илья Ильич доживает последние минуты своей жизни.

— Кто в вас стрелял?

— Не знаю, я не разглядел того человека. Да это теперь и не важно. Главное, что я скоро поправлюсь, и мы обвенчаемся с Таней.

— Да, конечно. Я рад за вас.

— Правда? — воскликнул Поспелов, и глаза его лихорадочно заблестели. — Я, признаться, ревновал вас к Татьяне Кирилловне. Теперь вижу, что напрасно.

— Да, напрасно, мы с ней просто друзья, — успокоил я умирающего.

— Простите меня, я немного устал и посплю, — сказал он и закрыл глаза.

Я встал и вышел из комнаты. В гостиной меня ждала расстроенная домоправительница:

— Ну, как он?