Убийственно жив - Питер Джеймс

Грейс искренне ее ценил – поистине замечательный детектив, безусловно, с великими перспективами. Только вот в данный момент слабо улыбается ему с больничной койки, похожая на заблудившегося растерянного ребенка. Всегда худенькая, совсем потерялась в широком больничном халате, оранжевая бирка на запястье едва не спадает. Светлые потускневшие волосы, неаккуратно заколотые, с выбившимися повисшими прядками, похожи на сухую солому. На тумбочке у койки свалены в беспорядке открытки, цветы, фрукты.

Ее взгляд все сказал, прежде чем они успели заговорить, и у Грейса в душе что-то оборвалось.

– Ну, как ты? – спросил он, сжимая в руке букетик.

– Лучше не бывает! – ответила Эмма Джейн, стараясь приободриться ради него. – Вчера папе сказала, что еще до конца лета я обыграю его в теннис. А это не так уж просто, он ловкий игрок.

Грейс усмехнулся и тихо сказал:

– Какого черта ты делаешь в этой палате?

– Перевели сюда три дня назад. – Эмма Джейн пожала плечами. – Говорят, в прежней надо было освободить место.

– Да будь они прокляты. Тебе как здесь?

– Не особенно.

Он отступил на шаг, огляделся, подошел к молодой азиатке, которая в этот момент вытаскивала из-под больного утку.

– Прошу прощения, – сказал он, – мне нужна медсестра или санитарка, которая ухаживает вон за той пациенткой.

Медсестра оглянулась и указала на усталую женщину лет сорока, с заколотыми волосами, в больших очках, которая входила в палату с планшетом в руках.

Грейс решительно преградил ей дорогу. На именной табличке на лацкане голубой куртки значилось: «Анджела Моррис, старшая сестра».

– Извините, можно вас на пару слов?

– К сожалению, нет, – объявила женщина резким, откровенно враждебным и высокомерным тоном. – У меня свои проблемы.

– А сейчас будет еще одна. – Трясясь от злости, Грейс выхватил служебное удостоверение, ткнул ей прямо в лицо.

– Что… в чем дело? – Громкость на несколько децибелов понизилась.

Грейс ткнул пальцем в сторону Эммы Джейн:

– У вас есть ровно пять минут, чтобы перевести эту девушку из вонючей дыры либо в одиночную палату, либо в палату для женщин. Понятно?

Старшая сестра вновь преисполнилась высокомерия:

– Может быть, суперинтендент, вы постараетесь вникнуть в наши больничные проблемы?

Грейс почти заорал:

– Эта девушка – героиня! Она получила тяжелые травмы во время исполнения служебного долга. Помогала спасти город от дикого зверя, который сидит сейчас за решеткой в ожидании суда, и спасла две невинные жизни, едва не пожертвовав собственной! В награду ее запихнули в вонючую дыру вместе с разнополыми стариками – у одного вон даже член вывалился наружу. Она больше не проведет здесь ни часа. Вы меня поняли?

Сестра опасливо оглянулась:

– Я подумаю, что можно сделать.

– По-моему, вы меня плохо поняли, – продолжал Грейс. – Ни о каких «подумаю» не может быть речи. Вы немедленно переведете ее. А я останусь здесь и прослежу за этим, пока она не будет в палате, которая меня устроит. – Он ткнул под нос медсестре мобильный телефон. – Если не хотите, чтобы я немедленно по электронной почте послал в «Аргус» и во все другие чертовы газеты в этой проклятой Богом стране только что сделанные фотографии брайтонской героини, констебля уголовной полиции Бутвуд, лишенной достойного ухода из-за вашей чудовищной некомпетентности, то сделаете это немедленно.

– Вы не имеете права в палате пользоваться мобильным телефоном. И делать снимки.

– А вы не имеете права так обращаться с моим офицером. Вызовите главного врача. Сейчас же!

Через полчаса Эмму Джейн Бутвуд везли на каталке по лабиринту коридоров в один из новых модернизированных больничных корпусов.

Грейс дождался, пока ее устроят в отдельной светлой палате с видом на Ла-Манш, а потом протянул букет и ушел, пообещав дозвониться до главного больничного босса в башню из слоновой кости и выколотить из него заверение, что она останется в этой палате до полного выздоровления и выписки.

Ему подробно объяснили, как пройти к выходу; он, следуя указаниям, подошел к лифту, нажал кнопку вызова. После долгого ожидания почти решил спускаться по лестнице, когда дверцы внезапно открылись. Грейс шагнул в кабину, кивнув усталому молодому индусу, жевавшему шоколадный батончик.

Он был в зеленом врачебном костюме, на шее висел стетоскоп, на именной табличке значилось: «Доктор Радж Сингх». Двери закрылись. На Грейса вдруг навалилась жаркая духота. Врач с любопытством смотрел на него.

– Горячий денек, – доброжелательно сказал Грейс.

– Действительно, жарковато. – У мужчины был хороший английский. – Простите за вопрос, но ваше лицо мне кажется знакомым. Мы не встречались? – чуть нахмурившись, спросил врач.

У Грейса всегда была хорошая память на лица, почти фотографическая. Но этот человек не вызывал никаких ассоциаций.

– По-моему, нет, – сказал он.

Лифт остановился, Грейс вышел, врач последовал за ним.

– А в сегодняшнем «Аргусе» не ваша фотография?

Он кивнул.

– Тогда понятно! Я только что читал газету. Собственно говоря, собирался повидаться с вашими сотрудниками.

Спеша вернуться в офис, Грейс слушал доктора Сингха вполуха.

– Правда?

– Может быть, я зря взволновался, но только в газете сказано, что вы просите всех быть повнимательнее и сообщать о любом подозрении.

– Совершенно верно.

– Дело в том, что я должен не разглашать сведения о пациентах, и все-таки… я вчера видел здесь подозрительного человека.

– В каком смысле?

Врач оглядел пустой коридор, почему-то пристально посмотрел на пожарный гидрант и, убедившись, что дверцы лифта закрылись, сказал:

– Вел себя очень странно. Кричал на регистраторшу.

Вот уж в этом нет ничего странного, подумал Грейс. У вас здесь и ангел закричит.

– А когда я его осматривал, – продолжал доктор, – он был излишне возбужден. Поймите меня правильно, я тут много чего вижу, так что, поверьте, этот мужчина был взволнован неадекватно своей проблеме.

– С чем он к вам обратился?

– В том-то и дело. С инфицированной раной на руке.

Грейс насторожился:

– Как ее получил?

– Сказал, прищемил дверцей машины, но, по-моему, не похоже на то.

– Прищемил дверцей? – переспросил Грейс, вспоминая объяснение Бишопа, будто он поранил руку при посадке в такси.

– Да.

– А вы что подумали?