Ты следующий - Любомир Левчев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в самые розовые годы некрологи всегда черного цвета.
Даже в самых смелых фантазиях никто не предполагал, что, совершив еще один головокружительный прыжок, Джагаров займет место председателя Союза писателей.
И я даже написал «Некролог Константину Павлову»:
* * *
Некоторые друзья настойчиво убеждали меня в том, что мне стоит писать пьесы. В моих стихах им чудилась моя склонность к драматургии. Ощутив первое головокружение, я решил испытать судьбу. И написал драматическую балладу «Поезд бессмертных», в которой наряду с людьми говорили и предметы. После долгих споров ее взяли и даже включили в репертуарный план Молодежного театра. Но когда против меня началась кампания, я решил, что «Поезд бессмертных» собьет меня, послужив еще одним доказательством того, что я псих. И, к глубокому огорчению моих доброжелателей, я сам забрал пьесу из театра. Думаю, было бы правильно извиниться перед ними, признавшись в том, что испугался я тогда не за себя, а за свою личность. И добавить в свое оправдание, что строгие догмы театра, утверждающие единство времени, места и действия, мне не подходили. Меня вдохновляла идея поэтического фильма. Друзья-киношники, в том числе и всемогущий Павел Вежинов, легкомысленно толкали меня на этот эксперимент:
— Если хочешь пить виски, придется тебе писать киносценарии! Только в этом случае мы возьмем тебя в нашу компанию картежников.
До этого мои искушения кино сводились к написанию сопровождающих текстов к «Новостям дня» и документальным фильмам. Я писал их прямо в студии. И эта работа увлекала меня, потому что приходилось быстро подбирать слова, навеянные визуальными образами. В поэзии же все наоборот — слова должны отдавать содержащееся в них визуальное. Я говорил, что экран — это волшебная квадратная луна, а поэзия — ее обратная, невидимая сторона.
В конце концов я заключил договор на полнометражный художественный фильм. И назвал его «Молчаливые тропинки». Самые чистые, высокоморальные, преданные делу люди погибали в борьбе. А менее отягощенные моралью, менее приличные, худшие — выживали. И после победы успешно продвигались по ступеням власти. Вот откуда все наши беды!.. Эта примитивная схема моего сценария была одобрена. И мне оставалось только найти режиссера. Я снова обратился к Павлу Вежинову, и он дал мне такой совет:
— Для сценариста существует только один хороший режиссер — тот, кто в самые короткие сроки отснимет фильм, тем самым позволив тебе быстро получить гонорар. Твое дело написать сценарий. Но от него потом в кино почти ничего не останется. Автор фильма — режиссер. И любые твои попытки вмешаться в его работу — это напрасно потраченное время.
Вежинов порекомендовал мне молодого Владислава Икономова. По его словам, он был из «шляхтичей» (так называли тех, кто обучался кинорежиссуре в Речи Посполитой). Такие выпускники возвращались в Болгарию, проникнувшись ощущением польского киночуда. Рассказывали легенды о Вайде и Кавалеровиче, распространяли бациллы нонконформизма и авангардизма.
По совету Владко Икономова мы поехали в Боровец, в дом отдыха «Рабис». (Название это никак не связано с латинским rabies — сумасшествие, бешенство; это сокращение от «Работников искусств».) Скрытый от посторонних глаз на просторной солнечной поляне среди моря сосен, дом отдыха полнился людьми и тонул в шуме только во время каникул. Все остальные месяцы он являл собой прекрасную тихую гавань для самосозерцания и творчества. Там я написал три киносценария.
Сейчас точно не вспомню, сколько раз между 1966 и 1969 годами мне довелось посетить это волшебное святилище. Мои впечатления и воспоминания слились в памяти в непрерывный поток, в некую параллельную жизнь, прожитую опять же мною.
Вот мы летим в Боровец на «форде» Захария Жандова. Просто быть знакомым с этим человеком уже считалось привилегией. Артистичный и благородный, он вынес всю историю болгарского кино. А она вынесла его…
Красноречие Захария незаметно отвлекает от зимней дороги. Мы так и не поняли, как очутились в зоне снежных заносов. Неожиданно дорогую машину повело, она закружилась и врезалась носом в огромный сугроб.
— Ты видел, как я вырулил?! — восторженно закричал Захарий, нимало не испугавшись и не сожалея. — Любой другой на моем месте ухнул бы в пропасть, но только не я! Мы спасли и машину. И себя!..
К счастью, никакой пропасти там не было, но чтобы «спасти» машину, нам пришлось несколько часов выкапывать ее из сугроба.
Вечером в доме отдыха мы выпили за мастерски осуществленное «спасение». Разместившись с бутылкой виски у камина и погрузившись в интересный разговор, мы даже не заметили, как остальные ушли спать, как миновала ночь, погас огонь, а за окном стало светать. В чувство нас привело появление бая Георгия Ашингера в белом фартуке и поварском колпаке, который вошел, как добрый дух добрых старых времен. Милый старичок, вставший ни свет ни заря, чтобы разжечь печи и приготовить завтрак, увидев нас, обозлился:
— Вы что, всю ночь тут сидели?
Разумеется, мы не имели права расстраивать доброго человека, поэтому Захарий артистично рассмеялся:
— Да что ты, бай Георгий, мы только встали. Хотим покататься на лыжах в лесу.
Когда мы снова остались одни, Захарий скомандовал:
— Одевайся, мы идем кататься на лыжах.