То, что вы хотели - Александр Староверов

– Ну давай, – обращаюсь я к нему на “ты” и начинаю думать.

Хитрец этот Том, недаром папой римским стал. Я и сам не заметил, как увлекся поставленной проблемой. “Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха: – Что такое хорошо и что такое плохо?” По-моему, я выучил эти строки раньше, чем научился говорить, но никогда особенно не задумывался над их смыслом. А действительно, что же такое хорошо, и чем оно отличается от плохо? Тут ключевой вопрос: для кого? Ладно, сузим проблему: что для меня хорошо? Ну, здоровым быть хорошо, живым быть хорошо, любимым, и чтобы близкие были живы и здоровы. Свободным быть хорошо, реализоваться, прожить жизнь со смыслом, оставить след, чтобы поминали добрым словом, и тому подобное… А плохо все остальное. Болеть, умирать, жить бесцельно и исчезнуть без следа. Беда только в том, что все хорошее временно и маловероятно. Ты обязательно заболеешь и умрешь, и с близкими твоими случится то же самое. Ты не обязательно будешь любимым, но тебя совершенно точно разлюбят, и моя с Линдой история – тому подтверждение. Шанс оставить след в истории ничтожно мал, зато вероятность того, что тебя рано или поздно забудут, стремится к ста процентам. Всех забывают. Фараоны вон пирамиды строили огромные, чтобы не забыли, и то… А свобода – это вообще иллюзия, какая на фиг свобода, когда сдохнуть в любой момент можешь? Не говоря уже об ипотеке и прочих прелестях жизни современного человека… Выходит, хорошее – это то, чего не бывает или бывает очень недолго, а плохое – то, что есть и будет всегда. Все, я, кажется, понял. Осталось только выговорить эту печальную правду. Я набираю в грудь побольше воздуха и на выдохе, почти зажмурившись, выдаю:

– Хорошо – то, что случается редко и сравнительно быстро заканчивается, а плохо – то, что было, есть и будет всегда, и его вокруг хоть жопой жуй.

– В точку! – радуется папа, вскакивая с кресла и по-мальчишески подставляя мне ладонь для хлопка. Я на автомате ударяю ее своей пятерней. Мы с ним будто гол забили. А Том между тем никак не может успокоиться: – В десятку, Айван, точнее и не скажешь! “Хоть жопой жуй”, значит? Лихо. Лихо, но верно! Недаром я всегда тебя уважал. Да, не соглашался и сейчас во многом не согласен, но уважал всегда. Мало кто способен с таким бесстрашием и так спокойно смотреть миру в глаза. Ты великий человек, Айван! Заблудившийся великий человек! И ошибки у тебя великие, и достижения. Ну ничего, за деревьями уже показался свет, и скоро мы окажемся на прекрасной поляне.

Итак, вера, по нашему общему мнению, это приятное безумие, обман, о котором забываешь, что он обман. Хорошо – это то, что случается редко и быстро исчезает. Плохо – все остальное. Его при этом много, и оно никуда не девается. Теперь последний и, в отличие от двух предыдущих, довольно легкий вопрос. А почему мы всё это понимаем? Животные, например, не понимают. Взять хотя бы льва. Существует он просто! Голодный – охотится. Напуганный – убегает. Сытый – спит. Нет для него хорошо или плохо, и в каком-то смысле лев гораздо счастливее человека. А мы, люди, всё понимаем и страдаем при этом. Почему?

– Ну, это действительно просто. У нас есть разум. Есть чем понимать, вот и понимаем.

– Именно! Человек – это животное, которому есть чем понимать. Ты представляешь, насколько ужасна была бы жизнь льва, волка или гадюки, если бы они понимали? Вот ровно настолько ужасна жизнь человека. Поэтому он выдумал хорошее, а потом веру в хорошее. Нет ни одного человека, который бы не верил. Даже ты веришь, хотя и не вполне это осознаешь. Правда, вера у тебя очень странная. Ты веришь, а точнее верил, что если люди перестанут верить в хорошее и примут себя такими, как есть, обыкновенными двуногими обезьянами, то станут они свободными и будет им хорошо. А стало им плохо. Как волку, льву или гадюке, если бы они вдруг обрели разум. Да, обман! Но благодаря этому обману люди еще не перегрызли друг другу глотки и не сошли поголовно с ума, а, напротив, создали великую цивилизацию. И все это исключительно благодаря вере. Вера важна сама по себе, вне зависимости от того, во что ты веришь. Ты думаешь, я не люблю честность? Или не знаю, как все обстоит на самом деле? Люблю, знаю – и все равно верю! Это очень сложно, но я стараюсь, и у меня получается. Настоящая честность, как показал всем Христос, в страдании. В страдании и вере, которые почти невозможно совместить и понять. И большинству людей такое не под силу. Однако всем, ты слышишь, всем, и умным, и глупым, и богатым, и бедным, нужна вера в хорошее. А ты ее отнял.

В словах странного папы Тома было много правды. Насчет обмана я и сам понимал, но вера… похоже, очень похоже… Так неужели папа Том пришел, чтобы спасти мою заблудшую душу? Ну нет, не думаю, плевать ему на меня. Он мыслит глобально. Тогда к чему все это?

– Я раскаиваюсь и очень сожалею, я никогда не желал людям зла, – аккуратно подбираю я слова. – Ты это, Том, хотел от меня услышать? Ну вот, услышал. И я не ерничаю. Действительно был не прав. Но что я теперь-то могу сделать? Поверить в Бога? А кому от этого легче станет? Все уже произошло. Только не говори, что мне легче станет. Не станет.

– Нет, Айван, ты меня не понял. Ты слишком сильный человек и не нуждаешься в моем спасении. Ты сам себя спасешь, если захочешь. И вера во что бы то ни было – это твое личное дело. Но кое-что сделать ты все-таки можешь.

– Что?

– Ты можешь вернуть людям веру. Ты ее отнял, ты ее и вернешь. Точнее, мы с тобой вместе.

* * *

Я чувствую: он не шутит. Фанатик, конечно, вон как глаза горят, но умный и очень прагматичный фанатик. У него наверняка есть план. Я почему-то отношусь к его словам серьезно, настолько серьезно, что растерянно спрашиваю:

– А я разве смогу? Я и как отнял-то веру, не понял, а уж как ее вернуть…

– Ну-ну, не прибедняйся, Айван, все у тебя получится. Что такое вера, мы уже разобрались, осталось понять, на чем она держится. Если я тебе, например, скажу, что сейчас, буквально сию секунду, ты перенесешься в Москву, к близким и любимым тобою людям, – ты мне поверишь?

– Нет.

– Почему? Это же хорошо для тебя, почему ты не хочешь верить?

– Потому что это противоречит здравому смыслу и законам физики.

– А Дед Мороз не противоречит?

– Тоже противоречит.

– Но ты же в него верил.

– Там были доказательства. Подарки под елкой, и мама с папой говорили, что он существует… Они хитро делали: отвлекали меня чем-то, я отворачивался, а когда снова видел елку, там уже лежали подарки. И я верил.

– Молодец, правильно, вера всегда подкрепляется авторитетом (в твоем случае родительским), тайной и чудом. Или обманом в виде чуда. А еще чем?

– Не знаю, ты вроде все перечислил.

– Не все, – раздраженно говорит Том, ждет секунд двадцать, давая мне возможность догадаться, а потом резко спрашивает: – Тебе Дед Мороз за что подарки дарил?!

– За Новый год… – глупо отвечаю я.

– То есть ты весь год вел себя плохо, посылал учителей и родителей, разбил все вазы в доме, выпил папин коньяк, надушился мамиными духами – а тебе Дед Мороз подарок дарит за Новый год. Так, что ли, получается?