Хулио Кортасар. Другая сторона вещей - Мигель Эрраес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Освальдо Сориано, который был свидетелем нескольких дней, предшествующих похоронам, и который вместе с другими провожал своего друга в последний путь на кладбище Монпарнас, написал о чувстве глубокого одиночества и безутешности, которыми были заполнены те несколько дней, от дня кончины до дня похорон; Кортасара похоронили рядом с могилой Кароль Дюнлоп, под каменной плитой, на которой, по рисунку Луиса Томазелло, была высечена раскрытая книга, а рядом с ней – фигура из девяти замкнутых окружностей, с выгравированным на одной из них тонким профилем, выполненная скульптором Хулио Сильвой:
Возможно, это мое личное впечатление, субъективная и предвзятая точка зрения, но мне казалось, что это была смерть изгнанника Он лежал в своей комнате, до половины закрытый покрывалом; на кровати букетик цветов (таких же, какие кладут матери на площади Майо), томик стихов Рубена Дарио на тумбочке. На другом конце комнаты – несколько человек со скорбными лицами и еще какие-то люди, тоже печальные; в этом доме не было хозяина; тут же была бедная Аурора Бернардес – она отвечала за организацию похорон, взяв на себя эти последние, тяжелейшие обязанности, – а мне все время казалось, что в любую минуту может произойти нарушение неприкосновенности жилища: кто-то придет и завладеет его бумагами, возьмет себе его пишущую машинку, бритвенные лезвия или унесет какую-нибудь книгу.
Тот же Сориано свидетельствует, что правительству Рауля Альфонсина понадобился целый день, чтобы как-то отреагировать на случившееся и прислать ничего не значащую телеграмму в самых дежурных выражениях: «Выражаю глубокое соболезнование в связи с ощутимой потерей для аргентинской литературы и культуры в целом».
Похороны состоялись 14 февраля, незадолго до полудня. Аурора пыталась несколько отсрочить церемонию, чтобы на нее успел прибыть команданте Томас Борхе, но погребение задерживать было нельзя, и траурный кортеж вошел на кладбище через ворота Эдгара Кинета в 11 часов утра, задержался на несколько минут, чтобы исполнить дзен-буддистский ритуал (со слов журналиста и друга писателя Рикардо Бада), и повернул направо, направляясь к могиле Кароль Дюнлоп (рядом с могилой Жан-Поля Сартра), которая уже была открыта. Гроб опустили в могилу, и все присутствующие стали бросать цветы и горсти земли. Народу было не слишком много, присутствовали только его друзья. Кроме Ауроры и Угне, которые стояли по разные стороны могилы, были самые близкие: Глэдис и Саул Юркевич, Луис Томазелло, Хулио Сильва, Николь и Марио Мучник, Освальдо Сориано, Омар Прего, Франсуаза Кампо, Плинио Апулейо Мендоса, а также Габриэль Алегрия, Марио Голобофф, Абель Поссе, барды Даниэль Вильетти и Пако Ибаньес, исполнившие песни собственного сочинения, посол Кубы во Франции Альберто Боса Идальго; было несколько представителей ЮНЕСКО и Фронта национального освобождения Сальвадора имени Фарабундо Марти. Среди присутствующих находился Жак Ланг, в то время министр культуры Франции. Уже к концу церемонии успел прибыть Томас Борхе, который застал самые последние, заключительные минуты.
Андрес Аморос тоже находился на кладбище в тот день. Вот как он рассказывает о своих впечатлениях: «В тот день, 14 февраля 1984 года, я был на кладбище Монпарнас: день выдался ясный и солнечный, было немного людей и много подлинной скорби. Никакой официальной церемонии не планировалось, только некоторые из друзей и несколько молодых людей, которые, узнав печальную новость, приехали в Париж, и после того, как все закончилось, читали над его могилой фрагменты из его книг. Кто-то фотографировал. На одном из снимков я увидел себя со спины: длинные волосы, как я тогда носил, и коричневое пальто. Без сомнения, всем нам было невесело, но, в определенном смысле, я доволен, что был там».
Все присутствовавшие на похоронах сходятся во мнении, что самый впечатляющий момент похорон – это глубокая тишина. И неизбывная печаль, соединившая всех, кто был там в этот день. И еще все говорят, что стояло очень холодное утро. Холодное и прозрачное, потому что в тот день над Парижем не было дождя.
Что стало с Хулио Кортасаром потом? Какой след оставил он после себя? Получило ли его творчество признание в Аргентине? Если судить о творческом наследии писателя по количеству полученных им престижных премий, то при жизни у Кортасара их почти не было. А те, которые он получал, были не аргентинские, их присуждали ему другие страны.
Кроме уже упомянутой премии Кеннеди (аргентинской), он являлся обладателем премии Медичи среди зарубежных писателей (Франция), кавалером Золотого Орла на фестивале в Ницце, обладателем ордена Независимости культуры Рубена Дарио (Никарагуа) и членом-корреспондентом Академии литературы ГДР, почетным членом университета Мехико, кавалером ордена Марка Твена, почетным доктором университета в Пуатье (Франция) и университета Менендеса Пелайо (Испания). Нельзя сказать, что премии и звания текли к нему лавиной. Известно, что у самого Кортасара это не вызывало особенного интереса и публичное признание всегда вызывало у него неловкость.
Оценка произведений Кортасара не совпадает по масштабам с их качеством и долгим успехом у читателя. Даже сейчас, когда пишутся эти строки, мы, к сожалению, можем утверждать, что Кортасар как писатель недостаточно оценен у себя в стране, особенно если говорить о масштабах признания, которого он заслуживает. Невозможно ни оправдать, ни объяснить, почему, по каким причинам в некоторых университетах Аргентины творчество Кортасара замалчивается, и если изучается, то от случая к случаю и весьма поверхностно – если вообще изучается, – в силу конкретных мотивов, далеких от литературоведения как такового, мотивов, которые скорее лежат в плоскости идеологии. Можно утверждать in situ – мои коллеги со мной согласятся, – что во многих университетах Аргентины творчество Кортасара вообще не входит в учебную программу. Подобный «карантин» можно считать настоящим парадоксом. Любопытно, что по всей Европе, особенно в Испании, творчество Кортасара заслужило самую высокую оценку, а его слава и престиж как писателя растут день ото дня. Тот же закон нарушения пропорций имел место, когда в печати появились сообщения о его кончине: короткая информация в аргентинской прессе (газеты «Ла Насьон», «Ла Пренса»), исключение составлял умный и объективный материал в газете «Кларин» и крупные заголовки на первой странице во многих, в основном испанских, средствах массовой информации. Чтобы дать самое малое представление об этих откликах, отметим, что только три мадридские газеты общегосударственного значения – «Диарио 16», «Эль Пайс» и «ABC» – поместили материал о Кортасаре и его кончине на заглавном листе и в разделах культуры, а также в приложении к этим газетам – публикации занимали до шести страниц, – и не только 12 числа, в день его смерти, но и продолжали публикацию материалов 13 и 14 числа, печатая интервью и статьи писателей и общественных деятелей, скорбевших о тяжелой утрате. Вот неполный перечень тех, кто откликнулся на это печальное событие: Мигель Делибес, Франсиско Айяла, Марио Мучник, Октавио Пас, Кристина Пери Росси, Эрнесто Сабато, Рафаэль Конте, Эдуарде– Харо Теглен, Хосе-Мария Гельбенсу, Фелисиано Фидальго, Эрнесто Карденаль, Мартин Прьето, Джорди Льовет, Мануэль Васкес Монтальбан, X. X. Наварро Ариса, Хорхе Луис Борхес, Октавио Пас (еще раз), Хуан Карлос Онетти, Камило Хосе Села, Луис Росалес, Энрке Льовет, Хуан Педро Киньонеро, Лоренсо Лопес Санчо, Абель Поссе, Игнасио Аместой Эгигурен, Франсиско Сатуэ, X. X. Армас Марсело, Марио Варгас Льоса, Феликс Гранде, Маурисио Ваккес, Хосе Гарсия Ньето, Эдуарде Карранса, Флоренсио Мартинес Руис, Артуро Услар Пьетри, Леопольдо Асанкот.