Смерть - дело одинокое - Рэй Брэдбери

— Не был здесь с детства. Пахнет океаном. А чем еще?Гнилью вроде. А-а, это пирс. Ты тут живешь, писака?

— Ты хотел спросить: «Тут ли живет ЗнаменитыйАмериканский Писатель?» Тут.

— Надеюсь, твои романы пахнут лучше?

— Надеюсь, если доживу и они будут написаны. Генри, мыможем себе позволить, чтобы такси нас подождало?

Генри лизнул большой палец, отсчитал три бумажки по двадцатьдолларов и протянул водителю.

— С этим тебе будет не так страшно ждать нас, сынок?

— За такие деньги, — сказал водитель, прячадоллары, — можете не беспокоиться до утра.

— Ну, к тому времени дело будет сделано, —отозвался Генри. — Детеныш, ты соображаешь, что делаешь?

Я не успел ответить, как под пирс подкатила большая волна.

— Грохочет, будто нью-йоркская подземка, — сказалГенри. — Смотри, чтобы тебя не задавило.

Мы вышли из такси и оставили его дожидаться нас у входа напирс. Я попытался вести Генри.

— Не надо, — воспротивился он. -толькоговори, где веревки натянуты или проволока или камни валяются. А то у менялокоть очень чувствительный. Не люблю, когда меня водят под руку.

Я отпустил его, и он зашагал, гордо подняв голову.

— Подожди меня здесь, — сказал я. — Отступинемного назад. Ага, хорошо. Так тебя не видно. Когда пойду обратно, я скажутолько одно слово — «Генри», а ты в ответ скажешь мне, чем пахнет. Ясно? Исразу повернешься и пойдешь к машине.

— Ясно. Я отсюда счетчик слышу.

— Скажешь шоферу, чтобы ехал в полицейское управление.Спроси Элмо Крамли. Если его нет, пусть позвонят ему домой. Он должен вместе стобой приехать сюда. Чем скорей, тем лучше, раз уж мы раскрутили все это. Еслитолько и вправду раскрутили. Может, твой нос нам больше не понадобится.

— Надеюсь, понадобится. Я и трость прихватил, чтобывсыпать этому мерзавцу. Дашь мне припечатать ему разок?

Я поколебался.

— Разок — пожалуйста, — сказал я наконец. —Ну как, Генри, ты в порядке?

— Братец Лис умеет лежать тихонько. Я пошел дальше,чувствуя себя Братцем Кроликом.[145]

Пирс ночью выглядел кладбищем слонов — огромные черныекости, прикрытые, как крышкой, туманом, а волны, накатывая на кости, тохоронили их, то обнажали, то хоронили, то снова обнажали.

Я пробирался вдоль магазинчиков и крошечных, как обувныекоробки, домишек со сдающимися квартирами, мимо закрытого покерного клуба,примечая по дороге разбросанные тут и там похожие на гробы телефонные будки.Света в них не было, они стояли и ждали — если не завтра, то на будущей неделеих снесут.

Я шел по планкам, и у меня под ногами вздыхали, скрипели итерлись друг о друга мокрые и сухие доски. Весь пирс потрескивал и покачивался,как тонущий корабль, стонал, когда я проходил мимо красных флажков и надписей«Опасно», а когда перешагнул через натянутую цепь, оказалось, что дальше идтинекуда. Остановившись на краю пирса, я обернулся и поглядел на заколоченныенаглухо двери домов и на скатанные брезентовые палатки.

Я проскользнул в самую последнюю на пирсе телефонную будкуи, чертыхаясь, поискал в кармане мелочь, выданную мне Генри. Бросил монетку вщель и стал набирать номер, полученный в редакции «Януса».

— Четыре-пять-пять-пять, — набрал я, повторяяцифры шепотом, и стал ждать.

В эту минуту вдруг лопнул изношенный ремешок моихмикки-маусовых часов. Часы упали на пол будки. Кляня все на свете, я поднял ихи бросил на полочку под телефоном. А сам приложил ухо к трубке. Где-то далеко,на другом конце, раздавались телефонные звонки.

Я оставил трубку висеть, вышел из будки и постоял, закрывглаза, прислушиваясь. Сначала я слышал только громкий рев прибоя под ногами.Такой, что содрогались доски. Потом он затих, и я, напрягая уши, вдруг услышал…

Вдали, примерно на середине пирса, звонил телефон.

«Совпадение? — подумал я. — Телефоны вольнызвонить где угодно и в любое время. Но что, если звонит тот, чей номер янабрал?»

Сунув голову в будку, я схватил болтающуюся трубку и повесилее на место.

Телефон в отдалении, в продуваемой ветром темноте, пересталзвонить.

Что, конечно, еще ничего не доказывало.

Я снова опустил монету и снова набрал номер.

Глубоко вздохнул и…

Телефон в стеклянной будке-гробике, удаленный от меня наполовину светового года, зазвонил снова.

Я так и подскочил, у меня даже грудь сдавило. Глазарасширились, и я глубоко втянул в себя холодный воздух.

Я не стал вешать трубку. Выйдя из будки, я ждал — вдругкто-то выскочит из ночных закоулков, из мокрых палаток, из старого аттракциона«Сбей молочную бутылку». Может же выбежать кто-то, кто, как я, ждет звонка.Кто-то, кто вроде меня готов выскочить в два часа ночи под дождь, чтобыуслышать голос из Мехико-Сити, где светит солнце, где жизнь все еще жива, кипити, кажется, никогда не умрет. Кто-то…

Пирс тонул в темноте. Ни одного освещенного окна. Из палатокни шороха. А телефон звонил. Волны прибоя перекатывались под настилом пирса,будто искали, кто бы ответил. А телефон звонил и звонил. Чтобы заткнуть емуглотку, мне хотелось самому побежать туда, схватить треклятую трубку иответить.

«Господи! — думал я. — Надо забрать монету. Надо…»

И вдруг свершилось.

Блеснул луч света и тут же погас. Там, напротив телефоннойбудки, что-то шевельнулось. А телефон звонил. Продолжал звонить. И кто-то, стояв темноте, внимательно к нему прислушивался. Я увидел, как задвигалось что-тобелое, и понял -тот, кто там стоит, осторожно осматривает пирс, вглядывается,ищет.

Я замер.

Телефон звонил. Наконец тень зашевелилась, обернулась,прислушиваясь. Телефон звонил. Вдруг тень пустилась бежать через дорогу.

Я влетел в будку и схватил трубку как раз вовремя.

Щелк.

Я слышал дыхание на том конце провода. Наконец мужской голоспроизнес:

— Да?

«Боже, — подумал я. — Тот самый голос! Я слышалего час назад, когда звонил из Голливуда».

«Кто-то, кто любил тебя давным-давно».

Видимо, я произнес это вслух.