Красота - это горе - Эка Курниаван

Шоданхо исчез на время из Халимунды. Призраки никуда не делись, но больше не показывали свои изувеченные тела, не стенали на всех углах. Шоданхо, всех неугодных считавший одержимыми, безнаказанно пытавший людей и бросавший в тюрьму, с некоторых пор стал для горожан страшнее призраков, и без него все вздохнули спокойно.

Но недолго длилось его отсутствие.

– Проклятье! – были первые его слова. – Эти докторишки меня психом называли, я пристрелил одного и вернулся домой.

– Никакой ты не псих, – отозвалась Аламанда, – просто не совсем нормальный.

– Папа, у меня в горле косточка, – пожаловалась Ай.

– У тебя там коммунист! Открой-ка рот, пристрелю гаденыша!

– Только попробуй – убью, – пригрозила Аламанда.

В косточку стрелять Шоданхо не стал, пусть Ай широко и распахнула рот.

Вернуться домой в Халимунду для Шоданхо означало вернуться к источнику страхов. Он разводил собак, чтобы те отгоняли призраков, и на первых порах это помогало, но некоторым из призраков удавалось перехитрить собак – взлетят на крышу и просачиваются сквозь потолок. Шоданхо вскрикивал, просыпался, а Аламанда выносила призракам еду и питье – больше ничего они не требовали.

– Приструнить их под силу одному Товарищу Кливону, – жаловался Шоданхо.

– Ну и зря ты его выслал на остров Буру, когда родился Крисан, – ехидно ответила Аламанда.

Она была права, и Шоданхо горько сожалел. Не о том, что разгневал жену, нарушив слово, – слово он, строго говоря, сдержал: обещал не убивать Товарища Кливона – и не убил, а помешать командованию сослать его на Буру как неисправимого коммуниста он не мог. Сожалел Шоданхо лишь об одном: что некому теперь успокоить призраков. Без Товарища Кливона тут не обойтись, надо вернуть его домой либо отправиться в изгнание самому.

Шоданхо выбрал второе.

Дошли слухи об оккупации Восточного Тимора. Тамошние партизаны доставляли индонезийской армии немало хлопот, и Шоданхо записался добровольцем. Призракам он скажет саенара – и вперед, в Восточный Тимор, пусть это и означает разлуку с женой и дочерью. Генералы сочли, что его партизанский опыт пригодится на оккупированной территории.

Весь город заговорил о скором отъезде Шоданхо. Ему устроили торжественные проводы на Поле Независимости, военный оркестр играл марши. Шоданхо проехал через весь город на джипе с открытым верхом, в парадной форме, махая рукой горожанам и насмешливо улыбаясь неугомонным призракам. Шоданхо и его свита выехали за город и растаяли вдали.

С женой и дочерью он проститься забыл.

– Даже косточку у меня из горла не вынул, – пожаловалась Ай.

– Говорю тебе, он там долго не выдержит, – успокаивала ее Аламанда. – В Халимунде он был воякой-героем, но Восточный Тимор – это вам не Халимунда.

И она не ошиблась. Через полгода Шоданхо с пулей в ноге отправили домой. Видно, не суждено было горожанам от него избавиться.

Жене он жаловался, до чего тяжело воевать в этой поганой дыре, – видно, пытался оправдаться за скорое бегство.

– Не пойму, на что им сдался этот пустырь.

Аламанда уговаривала его лечь в больницу, чтобы вынули пулю, но Шоданхо ни в какую.

– Уже не болит, – хорохорился он. – Подумаешь, чуть прихрамываю! Пусть уж лучше пуля останется в ноге как горькая память. Потому что солдат, который стрелял в меня из винтовки, пел “Интернационал”. Всюду эти гады коммунисты!

Библиотеку Товарищ Кливон вынужден был закрыть. Кто-то пустил слух, будто он морочит детям головы бесполезным вздором, и связали это с его коммунистическим прошлым. Товарищ Кливон пришел в ярость, но Адинда его успокоила. Библиотеку он все-таки закрыл, припрятав книги и поклявшись дать их прочесть своему будущему ребенку, когда тот подрастет, – пусть все убедятся, что его моральный облик не пострадал.

– Если и был в моей библиотеке бесполезный вздор, то его сожгли, – говорил он.

Шоданхо в то время открыл фабрику льда на средства теневого партнера. Зная, что Товарищ Кливон сейчас на мели, Шоданхо позвал его в помощники – мало того, предложил войти в дело полноправным партнером. Предприятие было многообещающее. Простые рыбаки никуда не делись, но, заметьте, после поражения коммунистов (а это означало и роспуск Союза рыбаков) в водах Халимунды прибавилось крупных судов, и всем требовался лед. Товарища Кливона предложение не заинтересовало. Он не стал говорить почему – то ли из идейных соображений, то ли достаточно с него благодеяний Шоданхо и его жены, – а вместо этого заделался собирателем ласточкиных гнезд. Гнезда продавали по выгодной цене китайцам-посредникам, а те отправляли их в крупные города и за границу. Кто их станет там есть, было ему безразлично; на вкус они не лучше обыкновенной лапши. Говорят, сделаны из птичьей слюны, – не все ли равно, думал Товарищ Кливон, хоть из помета, лишь бы деньги платили, и объединился в бригаду с тремя новыми друзьями.

Лесистый мыс обрывался над морем крутой стеной, а в обрыве темнели норы, большие и маленькие, повыше и пониже, самые нижние во время прилива скрывались под водой, а в норах гнездились изящные черные птички, сновали туда-сюда, реяли над пенными волнами.

Выходили на промысел обычно ночью, с проволочными сетками, едой, карманными фонариками и сывороткой от змеиного яда – в норах водились и змеи. Четверка друзей бесшумно подплывала к утесам на веслах, без мотора. Терпение требовалось немалое: капризные волны то помогали им, то, напротив, скрывали от них норы; вдобавок мог нагрянуть прилив и запереть их в пещере, отрезав от мира. Иногда бросали они якорь у торчащего из воды рифа, доставали страховочную веревку и, рискуя жизнью, взбирались на самый верх. Работа была не из легких, а порой простаивали неделями из-за переменчивой погоды. Зато дело было выгодное – куда прибыльней фермерства или библиотеки.

Так прожил он с месяц, Адинда каждую ночь поджидала его дома с новорожденным Крисаном; но однажды один из товарищей сорвался с утеса и разбился о риф. Смерть была мгновенной, не понадобилась ни первая помощь, ни больница. В ту ночь насобирали они много, да какой смысл, если везешь домой труп товарища? Всю выручку отдали семье погибшего, а промысел решили оставить. Придут на смену им новые собиратели, не миновать и смертей, покуда птицы лепят гнезда, но Товарищ Кливон бросил опасный труд, ведь если он погибнет, то оставит жену и новорожденного сына. Не бывать такому.

Стал он ломать голову, какое бы новое дело затеять. Халимунда к тому времени сделалась морским курортом. Здесь любили отдыхать еще с колониальных времен благодаря двум живописным бухтам по обе стороны лесистого мыса, но с приходом к власти нового правительства город превратили в настоящий туристический центр. Выросли в переулках новые гостиницы и сувенирные киоски, ничем не примечательные ларьки с едой заделались ресторанами, а выбоины на дорогах залатали новым асфальтом. Туристы стекались отовсюду, со всех концов страны и даже из-за границы, отдохнуть на здешних прекрасных пляжах. Купальщики облюбовали западную бухту, а в восточной располагались порт и рыбный рынок. Товарищ Кливон задумался, что бы он мог сделать полезного для отдыхающих. И нашел ответ.