В тумане тысячелетия - Александр Красницкий

И прежде он не однажды позволял себе такие выходки, но они как-то сходили ему с рук. Много красавиц из родов приильменских увезено им было, много слёз пролилось, но Вадима боялись и тронуть не смели.

Теперь чаша терпения переполнилась...

Кинулась на Вадимово селение сперва одна новгородская пятина, а за ней и остальные. Закипел бой не на жизнь, а на смерть. Полилась братская кровь...

Как ни хорошо была вооружена Вадимова дружина, но нападавшие брали числом. Туго пришлось, совсем туго, неукротимому старейшине.

Однако и у него на Ильмене были сторонники. Кое-какие из родов, имевшие свои счёты с новгородскими пятинами, вступились за Вадима и его род...

Спустя очень недолгое время началась междоусобица, приведшая к плачевным последствиям.

Скоро все роды погрязли в распрях. Даже позабыли о главном виновнике их. Род шёл войной на род, гибли люди, выжигались целые селения.

Вадим, видя, как много озлобленных против него, скрылся с берегов Ильменя. Лилась там кровь, но борьба со своими надоела ему. Он всё ещё лелеял заветную мысль пойти за Нево и найти там заклятого врага.

Да и Велемир посоветовал ему уйти подальше, пока не кончат свои счёты приильменские роды. Понимал старый жрец, что при всеобщем озлоблении даже сам Перун не в силах был спасти его любимца...

Но с исчезновением Вадима не прекратилось кровопролитие на Ильмене. В общей свалке смешались все роды. Каждый род считал себя и самым правым, и самым главным в новгородском союзе.

Новгород в эти распри не вмешивался.

Гостомысл, как мог, удерживал новгородцев от участия в ссорах. Обаяние мудрого старика было так велико, что все подчинялись ему беспрекословно, даже не интересуясь узнать причины, почему посадник велит поступать так, а не иначе.

— Он один за нас всех думает! — говорили в Новгороде даже те, кто был когда-то против старого посадника.

— А если так, то и мешать ему не будем, — поддерживали подобное мнение сторонники Гостомысла.

Между тем мудрый старик чувствовал, что силы его с каждым днём уходят. Казалось ему, что не доживёт он до исполнения своей заветной мечты. Одиноким остался на белом свете Гостомысл, не для кого было работать ему, но уже само желание довести до конца задуманное дело — дело, которое было целью всей его жизни, заставляло новгородского посадника по-прежнему готовить всю ильменскую вольницу к мысли о необходимости единодержавной власти.

Всё чаще вспоминал Гостомысл о Святогоре, ждал он его и был уверен, что его любимец, получив через братьев весть о всём происходящем на родине, не замедлит вернуться.

С ужасом, однако, узнал новгородский посадник о бессмысленном и опасном поступке Вадима. Понимал он, что не тот народ скандинавы, чтобы простить славянам гибель соотечественников.

С трепетным сердцем ждал он теперь вестей из-за Нево. Кое-какие слухи доходили до Новгорода, но в точности ничего не было известно. Норманнские гости и глаз более не казали, подробных же сведений узнать было не от кого.

Неизвестность более всего настораживала старика, и его уже начинало томить некое мрачное предчувствие. Бессонные ночи проводил Гостомысл; лютая тоска отчего-то глодала сердце...

а Ильмень, в роды, между тем, не дошли ещё слухи о надвигающейся грозе.

Однако не одного Гостомысла, но и ставшего его другом Велемира угнетало мрачное предчувствие.

Дружба между стариками упрочилась ещё более с тех пор, как исчезла последняя причина розни — братья Святогора. Подолгу беседовал теперь старый жрец Перуна с мудрым новгородским посадником, и в этих беседах всегда главное место занимал Вадим...

Совсем отбился он от рук... Прежде он хотя бы Велемира слушал и его советам изредка следовал, но с тех пор, как потопил он в Ильмене скандинавские ладьи, и дорогу забыл на Перынь.

Как-то вечером сошлись и беседовали Гостомысл и Велемир. Шёл между ними горячий спор: говорили они о судьбе своего народа, о благе его...

По своему характеру, по своим убеждениям оба старика представляли явные противоположности. Оба были разумны, оба убелены сединами и умудрены жизненным опытом, и оба всеми силами сердца желали блага родному народу. Слава, счастье родной страны были для них всем; но глядели они на одно и то же с разных сторон.

Так, Велемир полагал, что благо и счастье славянских народов заключаются в строгом соблюдении заветов старины:

— Как отцы и деды наши жили, так и мы должны жить. Горе славянам, если изменят они старине!

Мудрый Гостомысл, хотя и соглашался со жрецом Перуна, но вовсе не был противником нововведений — разумных, конечно. Он отлично понимал, что времена меняются, а вместе с ними меняются и условия жизни.

— Не так ты говоришь, отец Велемир! — возражал иногда суровому жрецу новгородский посадник. — Никто не говорит, что не нужно держаться обычаев старины. Но и в новом, право, есть немало хорошего... Нельзя нам пренебрегать новым. Посмотри сам: природа подсказывает нам, что нельзя вечно держаться одного и того же.

— Где же ты это видишь в природе?

— И ты, служитель Перуна, не замечал этого? В жаркое лето и рубахи тяжелы, а что бы было, если бы и в студёную зиму мы носили только их, не используя тёплых шкур зверей?.. То же и в жизни. Пойми-ка ты сам!..

Велемир обыкновенно оставлял подобные замечания без возражений и погружался в глубокие думы.

В тот вечер, когда мы застали этих старцев за беседой, речь у них шла о том, что составляло предмет тайных дум новгородского посадника.

— Посмотри, отец Велемир, — убеждённо склонял Гостомысл, — что происходит ныне на Волхове! Совсем развратился народ славянский, мало в нём стало правды. Брат на брата кровью идёт, брат за братом, как за диким зверем, охотится. Нет прежнего мира, нет прежнего согласия... Возьми хотя бы Вадима.

Велемир глубоко вздохнул:

— Да, Вадим... Много уже вреда сделал этот юноша земле приильменской...

— И сколько ещё вперёд сделает, кто знает!.. — подхватил Гостомысл. — А отчего это всё? Оттого, что нет над ним крепкой власти, которой бы и твой любимец Вадим ослушаться не мог...

— О какой власти ты говоришь? В каком роде приильменском такая власть есть? Каждым родом старейшина управляет, суд и милость творит!

— Вот в том-то и дело... Как один родич обидит другого, так и найдут они, пожалуй, и суд, и управу... А что бывает, когда люди из разных родов сходятся? Для каждого старейшины свои и правы, и дороги; каждый за своего и стоит. Где же тут правда?

— Что же делать-то?

— Одного владыку нам надобно — вот что!..