В тумане тысячелетия - Александр Красницкий

Вадим в исступлении искал среди избиваемых своего давнего врага. Одного за другим разил он мечом, заглядывал в лицо своим жертвам и к вящему своему бешенству сознавал, что действительно не было Святогора в числе заезжих норманнов. Это раздражало его ещё более.

— Бей всех! Никому не давай пощады! — кричал он, как бы опьянев от множества совершенных убийств.

Только ночь, спустившаяся над Ильменем, прекратила ужасное кровопролитие.

Полегли на вёслах норманнские купцы, но весть об их гибели всё-таки достигла однажды далёкой Скандинавии.

Заволновались конунги и викинги; по скалам и горам угрюмого края пронёсся их призывный клич. И первым откликнулся на него доблестный Святогор со своими варягами.

Грозные тучи собирались над страной приильменской. Набег грозных северных витязей готовился на неё.

Наступил памятный ильменским славянам 859-й год.

есьма многолюдный в сравнении с прежними тинг собрался по созыву старого Белы. Засиделись удальцы — рады были случаю порасправить могучие плечи, позабавиться ратной потехой... Храбрецы викинги одними из первых пришли, ожидая обильной добычи от нашествия на неведомые им ещё страны.

Какие страны — об этом Бела упорно молчал... Брак его дочери со Святогором не был ещё освящён жрецами. Причиной тому был сам Святогор.

Прежде всего хотел исполнить он свою страшную клятву — отплатить отринувшей его родине, и только тогда, покончив счёты с прошлым, окончательно вступить в новую жизнь — жизнь семейного человека.

За день до тинга он увиделся с Эфандой.

— Ты уходишь, мой возлюбленный, — говорила девушка. — Кто знает, что ждёт тебя на поле битвы!

— Слава! — отвечал Святогор. — Не бойся, я вернусь к тебе. Но вернусь я не прежним скромным, безвестным варягом, каким был до сих пор, а славным витязем, имя которого будут воспевать в сагах.

— Разве не довольно тебе прошлой славы! Разве и без того все в нашей стране не с уважением произносят твоё имя!

— Да, имя... Это имя лежит на мне тяжёлым гнетом, оно так напоминает мне прошлое, что я решил переменить его...

— Это можно сделать и не на ратном поле...

— Нет, возлюбленная моя, мечом хочу я заслужить себе новое имя. Не хочу я называть себя сам, а хочу, чтобы те, которые должны дрожать при одном упоминании его, сами бы дали его мне... Я получу его на поле битвы. Умирающие с ужасом будут произносить его, матери будут пугать им своих маленьких детей. Так должно быть, я так поклялся... Только тогда, когда я положу к твоим ногам мою славу и моё имя, могу я назвать тебя своей, Эфанда!

— О мой герой! — воскликнула девушка, с восторгом глядя на возлюбленного. — Иди же! Завоюй себе имя. И будь уверен, что я буду ждать тебя...

Эфанде, как и всем женщинам этого северного края, храбрость представлялась в высшей степени привлекательной. А тут ещё впервые говорил девушке о своей славе мужчина, уже заявивший себя на полях битв, говорил, что с её именем на устах ринется он в жаркую сечу, её вспомнит в миг смертельной опасности, и славу, добытую ценой своей крови, принесёт ей и сложит у её ног...

Сердце девушки было полно сладких, неизведанных ощущений. Ей хотелось прильнуть к богатырской груди славного берсерка, страстно хотелось жарким поцелуем выразить ему свою любовь, но, увы, скромность, свойственная женщинам севера, не позволяла ей решиться на это... Они и без того нарушили обычай страны, позволив себе тайное свидание.

В безмолвии, обменявшись нежными взглядами, разошлись жених и невеста, волнуемые каждый своими чувствами.

Святогор с нетерпением ожидал тинга, на котором предстояло решить вопрос о походе к берегам Ильменя. Чем дольше шло время, тем всё более волновался варяг. Сбывалась его заветная мечта, близился миг кровавой мести... Но что скажет тинг? Найдёт ли он выгодным поход в страну ильменских славян, куда многие из ярлов ходили гостями?.. Викинги — те, пожалуй, согласятся... Им всё равно куда идти, только бы были им добыча и ратная потеха; земли франков им уже наскучили, последние же неудачи под гордой Лютецией заставили их призадуматься и поискать иных мест для грабежа... Земля ильменских славян, по рассказам гостей, представлялась викингам полной всяких богатств. Слышали они, что через неё легко попасть в полную добычи таинственную Бьярмию, знали они, что и великий путь в далёкую, богатую Византию, к образованным грекам, тоже лежит через приильменскую сторону... Если удастся завоевать эти земли, путь прямой, не окольный, будет открыт для викингов, и берегись тогда, заносчивая Византия!..

За этих удальцов и за их согласие Святогор был спокоен, он также был спокоен за своих варягов. У многих из них были старые счёты с покинутой родиной, и эти изгнанники-отщепенцы не прочь были бы пройти по полям её с огнём и мечом.

Наконец настал час тинга!

Вокруг развесистого старого дуба, посвящённого Тору, собрались в ожидании удальцы. Ждали конунга Белу, который должен был повести речь о предстоящем походе.

Под дубом тем врыт был камень жертвы, на котором лежало кольцо клятвы. Каждый из участников тинга должен был прикоснуться к нему в подтверждение своих слов, и старый дротт в заключение тинга должен был надеть его на руку избранного вождя.

Святогор стоял в толпе и прислушивался к разговорам.

— Обширны земли славянские, — говорил седой ярл, не раз ходивший в Новгород. — Богаты они всякими мехами. Но народ на Ильмене живёт храбрый, дикий... Бороться с ним трудно. А если разбегутся славяне но лесам, их не сыскать...

— Тем лучше! — воскликнул викинг с изрытым шрамами лицом. — Наскучили нам эти пинты, саксы да франки... Британский Этельред-король в последний набег наш не оказал никакого сопротивления. При одном имени нашем разбегаются они в разные стороны, как испуганные женщины... Противно даже воевать с ними...

— Из земли славян приильменских открыт нам путь в Византию, — раздались голоса. — До сих пор, как идём мы, всегда приходится в Гольмгарде кланяться, чтобы за Ильмень пропустили.

Последнее замечание стало искрой, брошенной в пух. Оно оскорбило гордость удальцов, прекрасно знавших, что народы и посильнее славян дрожат перед ними.

— Кто кланяется? Кому кланяться? Нам?.. Это позор! Это унижение! — послышались громкие восклицания.

Раздались бряцанье мечей, шум, крики. Но вдруг всё утихло. Это в круг вошёл старый Бела. Неспешной, степенной поступью направился он под сень дуба, где уже с нетерпением ожидали его дротты.

С приходом конунга начался тинг.

— Вы, ярлы, вы, герсы, вы, варяги и храбрые викинги, слушайте речь конунга и решите дело вместе с ним! — объявил глашатай.