Птица войны - Эдуард Кондратов

Впрочем, на него повлияло, видимо, не только отцовское чувство. Недовольных среди мелких колонистов становится все больше: правительство и «земельные акулы» здорово прижали переселенцев — большинство из них батрачат по найму. Вы, наверное, слышали о забастовке в Нельсоне? Триста английских рабочих — это для Новой Зеландии не шутка. Недаром против них двинули целое войско.

Да, друг мой Генри, наступают горячие времена. А вы как, не остыли, дружище? Человек вы мужественный и честный, хоть и… Впрочем, сами додумайте это «хоть». Главное, помните: ничто не напрасно, ничто не бесследно. Вы еще подеретесь, попомните мое слово.

Да, совсем забыл: познакомился я с вашим Джонни Рэндом. Из волонтеров он ушел — говорит, что слишком уж было противно. В вашей судьбе Джонни заинтересован горячо, а связи среди солдат у него обширные. Короче, не вешайте носа, Генри Гривс.

До встречи, Хенаре!

Ваш Вильям Эдвуд».

Приписка Сайруса Гривса:

«Генри, сынок, не бойся, все будет в порядке. А мы с тобой уедем в Англию, и девчонку желтую можешь взять. А здесь жить нельзя, потому что правды нет. Жди, сынок, выручу скоро».

Письмо второе. Адресовано доктору Вильяму Эдвуду. Передано тюремным надзирателем в руки Сайруса Гривса.

«Январь, 28 дня, 184… года

Досточтимый сэр! Дорогой мой мистер Эдвуд! Нет слов, чтобы выразить благодарность, которую я испытал, получив неожиданно ваше письмо. Оно не просто обрадовало — оно укрепило меня в мыслях, которые все чаще и чаще приходят ко мне в эти бесконечные часы вынужденного одиночества. Не смейтесь, но я немножечко рад своему заключению: сейчас у меня, как никогда ранее, есть возможность обдумать, взвесить и заново оценить все пережитое, каждый свой поступок, намерение и слово. И многoe, очень многое из того, о чем я мечтал и что делал, предстает сейчас предо мной в ином свете, нежели когда-то, до моего прихода к нгати, до страшной осады и до знакомства с вами.

Простите меня, дорогой мой друг, если я не смогу высказать достаточно связно все то, что в последнее время обуревает меня. Поймите меня, сэр, нельзя остаться спокойным, если чувствуешь, что пред тобой наконец-то открылся истинный смысл и твоей жизни, и тех событий, в круговорот которых ты был вовлечен.

За два месяца, проведенные за решеткой Оклендской тюрьмы, в моей памяти многократно всплывал ваш вопрос: жалею ли я, что связал свою судьбу с маори? И всякий раз после долгих и трудных раздумий я отвечаю себе: нет, не жалею! Как бы скверно ни сложилась моя дальнейшая судьба, я твердо знаю, что не отрекусь от этих слов и не упрекну себя за сделанный выбор.

Но если бы вдруг появилась возможность начать все сначала, я уже никогда не повторил бы той ошибки, которую я сейчас осознал и за которую расплачиваюсь столь мучительными терзаниями совести. Впрочем, ошибка ли? Скорее, жестокое заблуждение, родившееся в незрелом уме. «Только ребенок радуется треснутой бутылке», — говорит маорийская поговорка. Таким неразумным дитятей был я. Я пришел к маори, чтобы научить их «правильно» жить. Я смотрел на них с высоты своей «правды», и мне казалось, что я знаю лучше, чем сами нгати, что для них добро и что для них зло.

Увы, мистер Эдвуд, только сейчас я стал понимать, насколько бесчеловечно и даже преступно думать так о маори. Никто не смеет распоряжаться судьбами народов, навязывая им свою волю. Ведь «цивилизаторы» в английских мундирах тоже уверены, что пришли они сюда с благороднейшей целью. Они считают, что их высшая «правда» дает им право жечь маорийские деревни, уничтожать посевы, убивать женщин и детей. Любую свою подлость и любое преступление они готовы назвать необходимым деянием на благо маори. Мистер Эдвуд, поймите меня… Я не ставлю себя на одну доску с тем, кто протянул свою хищную лапу к землям гордых сынов Аотеароа. Мои намерения были бескорыстными, я искренне желал маорийцам добра и счастья. Но так же, как и грабители в английских мундирах, я навязывал нгати то, что им было и не нужно, и чуждо. Я не понимал, что нет правды выше той, которой живет народ, и что всякое насилие над жизнью не имеет оправдания.

К несчастью, далеко не сразу я пришел к этой мысли. Не сразу я принял нгати такими, какие они есть. Я был и не был вместе с ними, я терзался сомнениями, осуждая маорийцев за то, о чем, в сущности, не имел права судить.

Но сегодня я твердо знаю: нет, не бессмыслицей была гибель защитников па. Не вспышка безумия толкнула Тауранги на Гримшоу. Не вероломство заставляло Раупаху ненавидеть меня.

Они были правы — Те Нгаро, Тауранги, Раупаха. Они боролись и умирали за то, что для человека дороже, чем жизнь, — за свою правду, за свою свободу, за свою землю.

Мистер Эдвуд! Вы напрасно подумали, что меня огорчат разительные перемены, произошедшие в девушке, которую я так нежно люблю. Напротив! Я бесконечно счастлив, что Парирау осталась истинной дочерью своего народа. Слава богу, я не успел искалечить ей душу. И если мне когда-либо суждено будет покинуть эти промозглые стены, наш путь с нею будет единым.

«Мы еще подеремся!» — сказали вы мне на прощание. Я мечтаю о том, чтобы эти слова скорее сбылись.

Ваш Генри Гривс.

Из вашего письма, мистер Эдвуд, я узнал, что у меня есть отец. Дай бог, чтобы это было так!..»

В феврале 1868 года, на двадцать пятом году англо-маорийских войн, капитана Джорджа Грея на посту губернатора Новой Зеландии сменил Джордж Боуэн. Британское правительство было недовольно Греем. Тысячи солдат и сотни тысяч фунтов стерлингов потеряла метрополия в этой кровопролитной и нескончаемой войне с маорийскими племенами. В истории Британской империи это был беспрецедентный факт: «дикари» не только не покорялись, но и выигрывали сражение за сражением. Вот уже в который раз само пребывание англичан на Новой Зеландии ставилось под сомнение.

Кто бы мог предполагать, что случится такое? Что костер войны, вспыхнувшей в начале сороковых годов, превратится в пожар и не раз опалит усы британскому льву? В Корорареке отряд нгапухов четырежды повергал в пыль королевский флаг, и старожилы помнят до сих пор, как вместе с войсками все население города в панике бежало на судах в Окленд. Это счастье, что тогда не все нгапухи поддержали восставших: иначе пришлось бы эвакуировать и Окленд…

А потом? Бесславные для англичан эпизоды, позорнейшие из которых — поражение у па Охаеваи, где сотня маори разгромила шестьсот королевских солдат, оснащенных тяжелыми пушками. Чиновникам губернатора пришлось отказаться от планов конфискации земель нгапухов и соседних с ними племен. Но когда они попытали счастья в других районах Аотеароа, очаги сопротивления стали возникать повсеместно.

С каждым годом войны все яснее становилось маори, что у нгати и ваикато, у нгапухов и те-рарава — общий враг. Все громче звучали призывы к объединению племен во имя защиты маорийских земель. Флаг «Страны короля», взвившийся в 1858 году, возвестил о создании первого маорийского государства. Англия забила тревогу. Договор о прекращении военных действий в 1865 году был фактическим признанием самостоятельности государства маори.