Пророчество Корана - Хесус Маэсо де ла Торре

— Да, я знаю, зачем вы пришли, мастер Фортун, и не сержусь на вас. Вы хотите вернуть одной иноверке трактат, хранящийся в алькове инфанты. К книге этой приложились демоны, и я сама хотела вынести ее как можно скорее из святой обители. В целом я не одобряю ваших действий, но пусть они останутся на вашей совести.

Тирада прозвучала как гром среди ясного неба, настолько меняя декорации, что оба медика оторопело уставились на настоятельницу. Ошеломленные, они не знали, что сказать, поэтому Яго счел за лучшее перейти на смиренный тон:

— И в самом деле, надо отдать должное вашему уму, уважаемая матушка. Эта книга является предметом давних мечтаний принцессы Субаиды, племянницы султана Гранады Юсуфа, которой оказал гостеприимство ваш брат адмирал дон Хофре и к которой он относился как к своей собственной дочери. Обладание этой книгой могло бы залечить открытые раны в отношениях между Кастилией и Гранадой.

И тут же, как бы желая поскорее отделаться от какого-то неудобного, надоевшего и даже порочащего предмета, монахиня указала на аналой, который был скрыт в тени.

— Вот он, ваш загадочный том номер тринадцать, который вы называете пропавшим звеном, но о котором вы же, непонятно каким образом, знали, — язвительно сказала она. — Однако скажите мне, что же такого особенного в этом дьявольском манускрипте? Мне самой до смерти любопытно.

— Это просто мое предположение, а может быть, и самохвальство, мать аббатиса. Речь идет об одной идее, которая втемяшилась в мою голову как раз в тот момент, когда вы упомянули перед альгвасилом о потерянном тринадцатом томе «Уникального ожерелья». Помните?

Настоятельница монастыря снова изменилась в лице и заговорила дружелюбным тоном:

— Да, конечно… Моя племянница Тереса, которая вчера была у нас, любит эту назарийку, как родную сестру. Но продолжайте, она мне намекнула, что с книгой связана какая-то таинственная легенда.

Яго чувствовал, что разговор складывается, и надеялся на удачу.

— Так оно и есть, — стал объяснять он. — Многие годы иудеи-каббалисты и исламские улемы непрестанно искали ее. Дело в том, что последний монарх династии аббадиев из дворца Биб-Рагель, где ныне и расположен ваш монастырь, образованный и не слишком набожный аль-Мутамид молился на великолепном Коране, уникальном рукописном экземпляре, выполненном знаменитыми каллиграфами Баб-Макараны, славившимися во всем восточном мире своим виртуозным мастерством. И хотя, как известно, на его страницах имеются изображения животных и растений — а это запрещено догматами их неправедной религии, — в одной из сур было скрыто эсхатологическое послание, имеющее важнейшее значение для мусульманской веры. По преданию, одному поэту родом из Сицилии — он был писарем при султане и имел недюжинные таланты — вместе с астрономами и звездочетами удалось расшифровать тайный древний Хэрц — каббалистическое изображение, принадлежавшее халифу Али, зятю пророка Мухаммеда. Они включили написанное в текст этой книги, сохранив послание, чтобы о нем впоследствии узнало человечество.

— Все это мне кажется легендой, лишенной смысла, что вполне в духе еретиков-магометан, мастер Фортун. По правде говоря, я полагала вас более благоразумным человекам, — без обиняков рассудила аббатиса.

— Вы копаетесь там, где можно найти лишь еретические отбросы, — добавила монахиня, надзиравшая за послушницами.

— Может в конечном счете так и оказаться, матушка. Однако фантазии, которые создаются воображением, иногда проявляются в реальности. Подумайте вот над чем. Палачи эмира альморавиды искали эту книгу исключительно для сожжения и не нашли, причем сам он упорно отрицал ее существование. Однако, уже глядя в лицо смерти, он признался своему сицилийскому певцу, что в ночь накануне ареста успел спрятать книгу вместе с другими наиболее ценными томами в «большой каменной раковине» под Дар ас-Сурой. Прошло время, и вот в этот сад знаний вошла грамотная и владевшая несколькими языками донья Беренгуэла и взяла оттуда для себя самые прекрасные цветы. И я вас спрашиваю: какую архитектурную форму имеет это подземное хранилище? Сознайтесь, оно похоже на раковину, не так ли? И разве большинство найденных манускриптов не являются арабскими трактатами? Разве хроники не говорят о том, что на этом самом месте находился «олимп» поэтов, астрономов и других ученых, покровительствуемых аббадийским султаном? Слишком много свидетельств, подтверждающих эти самые предположения.

— Ваша способность к бреду превышает даже вашу дерзость. Эта книга не является Кораном, поэтому выводы, которые вы делаете, безосновательны.

— Несмотря на мой более чем возможный бред, я уверен, что мудрый аль-Мутамид скрыл под этой обложкой основное сокровище своей библиотеки, — не сдавался врач. — Так что, мать Констанса, если вы позволите нам исследовать этот манускрипт, то не останется сомнений: либо мои тезисы подтвердятся, либо нет. Мы изучим его, затем покинем вашу обитель и не станем больше вас беспокоить, обещаю.

Речь врача разожгла любопытство сестер, а сам Яго буквально рвался вникнуть в суть того, что он с таким пафосом защищал. Все присутствовавшие приблизились к аналою, пока аббатиса пухлыми пальцами раскрывала тисненую обложку, а одна из сестер делала то же со створками окон, чтобы было достаточно света. В волнении они столпились вокруг, похожие на колдунов у языческого идола.

Бер Церцер, который в студиуме Сан-Мигеля считался известным арабистом, предложил сначала удостовериться, действительно ли книга является той, о которой говорил Яго. Хрустнул первый лист пергамента, содержавший не более чем название, четкое и однозначное: «Главная жемчужина, молитвы и речи Пророка». Яго почувствовал легкое разочарование, которое не мог скрыть.

— Мне жаль огорчать тебя, мой уважаемый коллега, но ты заблуждаешься.

— Действительно жаль, сеньор Церцер, — откликнулся Яго с несколько потускневшим взором.

Он продолжал в сомнении разглядывать книгу и неуверенно предложил советнику листать дальше, хотя бы это и было бесполезно. Церцер перешел к другому листу, потом к следующему. Было видно, что это не суры Корана в их привычном виде.

— Ладно, пора, наверное, заканчивать с этой комедией, — подвела итог аббатиса.

Внезапно, когда Церцер уже почти согласился и собирался закрыть книгу, его рука замерла и дернулась. Скептический взгляд теперь излучал изумление. Сам он теперь чем-то напоминал жену Лота, сраженную небесной карой. Но вот «соляной столп» растерянно оглянулся и воскликнул:

— Клянусь бородой Моисея! Как же я не увидел!

Яго, ничего не понимая, придвинулся ближе и внимательно прочел пятую страницу с красиво выписанными золотыми буквами. От книги веяло застарелым запахом, а на странице находилась чарующая разгадка тайны, которую он так самоотверженно и долго искал. Церцер в упоении не меньшем, чем его младший коллега, громко прочел:

— «Коран, сура первая. Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Хвала — Аллаху, Господу миров, милостивому, милосердному, царю в день суда!»

Для Яго эти слова, которые в общем-то еще ни о чем не говорили, являлись подтверждением его догадок.