Коббл Хилл - Сесиль фон Зигесар

– Я вижу, вы познакомились с учителем Шай по латыни.

– Salve, – сказал мистер Стреко и неловко попытался отхлебнуть из пустой пивной бутылки.

Рой никогда не был задирой, но ему нравилось нервировать этого учителя. Так он отвлекался от мысли, что Венди избегала его. Сегодня вечером Рой был воплощением всего, что он сам ненавидел, – хулиганом – задирой, неуверенным в себе мужем и чересчур самоуверенным хозяином. Или, может быть, он всегда был таким и только сейчас выяснил это.

– Эти двое – гениальные художники, – продолжал он. – Они создали «Гая». Блестящая работа.

– Блестящая, – согласился мистер Стреко и потряс пустой пивной бутылкой. – Хорошо, что у вас, ребята, пять ванных комнат. Эй, это от тебя пахнет травкой? – спросил он у Элизабет.

– Значит, мы все еще друзья, только в платоническом смысле? – Шай не хотела быть напористой, но что-то в Лиаме пробудило в ней это чувство.

– Наверное, – Лиам сорвал пучок травы и бросил себе за спину.

– Хорошо, – Шай оторвала задницу от земли и села к нему на колени. Она прижалась плечами к его груди. Это было не очень-то платонически.

Ее кроссовки от Gucci были грязными, а черные джинсы – рваными и потертыми. Лиам провел большим пальцем по ее коже в одном из разрезов.

– Мне очень жаль. Я в ужасном настроении все выходные. Моя собака умерла, а семья – просто отстой. Я не хотел втягивать тебя в это. Поздравляю с победой в турнире по настольному теннису и все в этом роде.

– Ш-ш-ш-ш.

Лиам замолчал.

– Volo enim vos eritis mihi in amans?

– Понятия не имею, что ты только что сказала.

– Это, наверное, потому, что у меня сейчас плохо получается говорить на латыни. Я прошу тебя стать моим парнем.

На самом деле Шай предложила ему стать ее любовником, потому что на латыни не было слова «парень», кроме amasiunculus, что звучало как болезнь, от которой отваливается пенис.

Лиам переместил вес с ноги на ногу. Держать Шай у себя на коленях было почти невозможно без стояка.

– Я думал, я уже твой парень.

– Ладно, хорошо.

Шай прислонилась к нему спиной. Мистер Стреко жадно наблюдал, как какой-то парень, который выглядел так, словно только что сошел с яхты на юге Франции, скручивает ему косяк. Шай поняла, что больше не влюблена в мистера Стреко. Может, она и смотрит до сих пор его страницы в соцсетях и еще подумает насчет углублен- ных занятий латынью на следующий год. Но мама права – у него отвратительная татуировка на шее.

Лиам потерся подбородком о волосы Шай. Он не понимал, почему так расстраивался. Сейчас у него было удивительно хорошее настроение.

Вечеринка оказалась многолюдной и скучной. Большая кукла-человек сгорела слишком быстро, и теперь в огне не было ничего интересного. Тед засунул аэрозольный баллончик с репеллентом в карман спортивных брюк, подобрал брошенный отцом скейтборд и пошел по маленькой боковой аллее, ведущей из сада на тротуар.

Уличные фонари горели ярко. Он покатил на скейтборде вниз по Стронг-плейс и вверх по Кейн-стрит к дому. Потом повернул на Чивер-плейс и сунул скейтборд под мышку. На крыльце стояла бело-голубая клетчатая коробка из Grandma’s House. Картон – это бумага, так что, вероятно, он горит.

Присев на корточки, Тед побрызгал на уголок коробки репеллентом, щелкнул зажигалкой и поднес ее поближе. Коробка загорелась. Она горела даже лучше, чем он думал. Пламя было не маленьким и слабым, а высоким и голубым. Теперь горела вся верхняя часть коробки. Белая этикетка с маминым именем почернела, скрутилась и взлетела в воздух, как дымящаяся птица.

Внутри коробки что-то щелкнуло:

– Хлоп, хлоп, хлоп!

Это было похоже на попкорн из кинотеатра.

Тед спустился по ступенькам и сел на нижнюю. Неужели взорвется вся коробка? Маленькие горящие кусочки взлетали в ночное небо, как светлячки. Было много дыма.

– Вот черт.

Брюс Кардозо, мастер эпического трюка «зажги-огонь-водкой», катался на велосипеде по окрестностям. Он чувствовал себя таким свободным, независимым и чертовски живым только в те моменты, когда ехал на велосипеде в полной темноте просто так. Кроме того, было приятно свалить от старших сестер, которые говорили ему, что от него пахнет грязным бельем, и называли «толстым ребенком». Увидев дым, Брюс остановился. Дом, освещенный светом единственного уличного фонаря, был погружен в темноту.

– Эй, парнишка, убирайся оттуда. Этот дом горит.

– Это мой дом, – сказал малыш и указал наверх: – Этикетка попала в это окно. Она горела.

– Твои родители дома?

Ребенок покачал головой:

– Они на вечеринке. Там должен был быть огромный костер, но, по-моему, он отстойный.

– Можешь показать мне, где они?

Малыш отрицательно покачал головой. Брюс оседлал велосипед, не зная, что делать. Теперь из окна верхнего этажа вырывалось настоящее пламя. В квартале стояла жуткая тишина, а в других домах было темно.

Вокруг никого не было. Наверное, все жители ушли на вечеринку. Брюс повернулся, чтобы поговорить с мальчиком, но не увидел его на прежнем месте. Парадная дверь дома была открыта. Маленький паршивец зашел в дом.

– Дамы!

Воздух наполнился запахом теплого кашемира. Пичес подняла глаза. Они с Венди и Мэнди сидели у костра и пили.

– Доктор Конвей!

В свете камина доктор выглядел еще более безупречным, чем всегда.

Его серебристые волосы блестели, зубы и кожа были идеальны.

– Ребята, это доктор Конвей, он же доктор «почувствуй себя хорошо», – представила его Пичес. – Он самый лучший.

У него были удивительно нежные руки.

– И что же вы за врач? – спросила Венди, уже подумав, что могла бы сделать о нем очерк для своего журнала.

– Вообще-то он больше врач Мэнди, чем мой, – сказала Пичес. – Это у нее рассеянный склероз, – поясни- ла она.

– Только это не совсем так, – Мэнди пожала доктору руку. Казалось, это его позабавило больше всего.

– А сейчас я могу для вас что-нибудь сделать? – спросил он, и его голубые глаза блеснули.

– О, еще бы, – Пичес попятилась в тень куста рододендрона.

– Помочь кому-нибудь еще? – спросил добрый доктор, следуя за ней.

– Абсо-блин-лютно, – сказала Мэнди, направившись прямо за ними.

Теперь Венди наконец поняла, что доктор Конвей был не совсем врачом.

– Наверное, я пас…

Она украдкой взглянула на Роя, болтавшего с Таппером и Элизабет по другую сторону костра. Кто-то включил группу The Eagles.

Она ее любила.