Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

Закрывшись в спальном мешке с головой, Саша читал при свете фонарика. Страшные истории Кинга выглядели бледно в сравнении с тем, что уже случилось в его жизни. И с тем, что еще должно было случиться. Он бросил читать мастера ужасов и переключился на «Основание» Азимова. Но сегодня оно показалось ему скучноватым. Всё это − галактические империи и республики, гигантские звездные крейсеры и роботы… было бесконечно далеко. Как звездное небо, похожее на раскрашенный полог палатки. Как огромная степная луна, на которой Саше виделись континенты и океаны.

Он никогда не жаловался. Всю дорогу старался ничем не раздражать своих временных товарищей и помогать им. Но видел, что его воспринимают как обузу. Едкий и грубый Витёк раздражал его, болела отбитая на колдобинах «пятая точка», к тому же он умудрился подхватить насморк. Поэтому Саша был очень рад, что очередное испытание подходит к концу.

Ничего экстремального в пути не случилось, но эти неполных пять суток вымотали его почти так же сильно, как самый трудный пятидневный отрезок пешего перехода зимой.

*****

С караваном он расстался даже раньше, чем рассчитывал. Его высадили в чистом поле, возле очередной заправки, на которой, впрочем, не было ни колодца, ни навеса, ни каких-то признаков людей. До Уфы оставалось километров пятнадцать.

На близость крупного города указывало только то, что стало попадаться больше мертвых машин. В остальном на шоссе и по обочинам ничего интересного не наблюдалось.

– Въезд там платный. Заранее придумай, чем будешь платить. Бывай, парень, дальше нам не по пути, еще кое-куда заглянуть надо. Тут недалеко, ты молодой, добежишь, – сказал Витёк.

Молчун и Никодим кивнули, один брат «из ларца» нехотя изобразил прощальный жест, второй даже не повернулся. Саша покорно слез с телеги. Возмущаться и возражать – бесполезно. Жаловаться некому. Чертов Ермолаев, свел его с этими жуками.

– До свидания, – приученный к вежливости, сказал он.

Караван продолжил свой путь. Лошадки пошли бойко, как заведенные, будто чувствуя, что путь близится к концу.

Опять один. Но тут уже рядом цивилизация. Сначала Младший шел мимо заброшенных пригородных поселков. Свороты к ним заросли травой и почти сливались со степью. Ветром ли постепенно нанесло достаточно земли, чтобы зелени было на чем разгуляться, или трава и низкорослые кустарники пробились прямо сквозь асфальт.

На самой трассе растительности поменьше. Тут, всё же, какое-никакое движение происходит. Хотя…. пройдет еще лет пятьдесят, и от шоссе останутся только воспоминания. И будет вместо трассы грунтовка с тележной колеей.

Сразу захотелось подкрепиться. В дороге его, разумеется, никто не кормил, питание не входило в стоимость проезда. У Саши была с собой целая сумка со всякой снедью, которую собрала Лена. С пирожками, половинкой курицы, вареными крутыми яйцами, картошкой в мундире он постарался расправиться в первые два дня. Дальше в ход пойдут сухари, сало, рыба вяленая, пёрышки зеленого лука.

Как-то на привале, изучая содержимое сумки, он нашел в боковом кармашке бумажный сверток с халвой. Лена делала ее не часто и, в основном, для детей, хотя Саше тоже иногда этого лакомства перепадало. Он вообще был сладкоежка, а халва казалась ему пищей богов. Никогда до этого он её не пробовал, слово только в книгах встречал. То ли подсолнухи в Прокопе росли не подходящего сорта, то ли рецепта тамошние хозяйки не сохранили.

Тогда, развернув сверток, Саша замер, глядя в одну точку, пережидая, когда успокоится бешено заколотившееся сердце. В памяти всплывали картинки – вот Лена мажет чем-то его ладони с кровавыми мозолями от лопаты, тихонько дует на них и приговаривает: «У сороки заболи, у Саши заживи»… Вот она гладит его, измученного и полуживого, распаренным банным веником… Вот она ставит перед ним блюдечко с халвой и смеется: «Ешь, Малыш».

Что-то бубнил Витек, Никодим помешивал кашу в котелке, устраивал себе постель Молчун… Саша видел и слышал их, своих временных попутчиков, но был он сейчас не здесь. В мыслях он уже возвращался в Орловку и входил в ворота с большим пятном свежей краски. Лена развешивает белье. Увидев Сашу, она не бросается ему на шею, не спрашивает ни о чем. Просто молча смотрит. «Я вернулся» − говорит он. Из сарая-мыловарни выглядывает довольный Ермолаев… Кажется, это называется « хэппи энд», вспомнил Саша. Он уже обдумывал, как лучше поступить – доехать до Уфы с караваном и с ним же вернуться, или повернуть назад прямо отсюда, это будет быстрее, хоть и опасней. В любом случае, надо было дождаться утра, ведь утро вечера мудренее. Саша думал, что не сможет спать в эту ночь, но, отстояв вахту, неожиданно заснул. А утром наваждение прошло. Сидя в телеге, он жевал халву и пытался читать Кинга.

А теперь он стоит возле очередной дорожной «восьмерки» и смотрит в бинокль. Немного к северу виднеются невысокие строения. Ничего необычного не видно. Может, это были дачи. На деревню не похоже.

Есть несколько кирпичных домов, но в основном домики маленькие и хлипкие. Надворных построек почти нет, люди не жили тут постоянно.

До темноты еще далеко, но Саша знал, что после восьми вечера в город не пускают. Он все равно не успеет. Любой дом предоставит ему крышу… даже если крыши у того нет. Сейчас не зима. Не надо париться насчет утепления. Даже дождя не ожидается.

Саша решил здесь заночевать.

Цвели какие-то растения, незнакомые ему и, судя по колючкам, некультурные. Пахло кругом не так, как весной. Запах был не тонким и нежным, таящим в себе невысказанные обещания, а густым, сильным и одуряющим, как уже сбывшиеся мечты. На этот медовый запах слетались не только пчелы и шмели, но и бабочки, и жуки, и осы, которых он побаивался.

Под крышей ближайшего сарая, где Саша сначала хотел остановиться, он увидел большое гнездо из настоящей бумаги, услышал неприятное гудение и заметил, как оттуда вылетели два здоровенных шершня. Парень сразу решил поискать для ночлега другое место. Меда здесь точно не добыть.

Съедобных растений и плодовых деревьев пока не попадалось. У них в Прокопе на месте бывшего плодопитомника росли дикие яблони. Каким-то чудом их семена сумели перезимовать под снегом той Зимой и дали всходы. Плоды их были почти несъедобные, Но дети все равно собирали их и в рюкзаках приносили домой. Дикие яблочки сушили и потом варили из них компот. Еще в огородах росла черноплодная рябина, войлочная вишня и сибирская груша. От груш сводило челюсти, они были совсем невкусные,