Стокгольм delete - Йенс Лапидус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она никогда не думала, что одновременно разбирают столько дел.
11.00: Прокуратура / Реза Али, попытка убийства. Зал 12
11.00: Прокуратура / Мария Кумминен, кражи и т. д. Зал 3.
11.00: Прокуратура / Абди Мухаммад, избиение. Зал 28.
11.00: Прокуратура / Йон Свенссон, изнасилование. Зал 27.
На этом табло Беньямина не было. Перешла к другому.
Тоже нет.
С третьей попытки:
Выбор меры пресечения, Беньямин Эмануэльссон.
Вспомнила слова Стига Эрхардссона: я поддерживал семью Матса материально. Может быть. Может, именно это помогало им держаться на плаву.
Вчера она опять была у доктора Гуннарссона.
– Я выписываю вам препарат последний раз, – сказал доктор. – После этого мы всерьез займемся вашим здоровьем.
– Да, да, конечно, – Эмили старалась сыграть примерную пациентку: широко распахнутые глаза, слабая улыбка, легкий кивок на каждое слово врача. И вдруг сообразила: она не отвяжется от стесолида. Просто не сможет. Привыкла. Наследство отца. Гены.
Положила таблетки в коробочку от драже «Лекерол». Проглотила одну, запила кофе. В коридоре, кроме нее, никого не было. Прокурор Рёлен, видимо, прошла в зал через другую дверь.
Кто-то положил ей руку на плечо. Она обернулась – среднего возраста мужчина в круглых очках. Поредевшие волосы. Бородка и жесткие складки у рта.
– Добрый день… вы – адвокат Янссон?
– Да… а кто вы?
– Старый друг Беньямина Эмануэльссона. Мне бы очень хотелось, чтобы вы передали ему эту записку, – он протянул ей запечатанный коричневый конверт.
Несколько секунд Эмили изучала собеседника. Почему он не назвал свое имя? И собирается передать Беньямину что-то, о чем она, его адвокат, не имеет ни малейшего представления. Это невозможно. Без разрешения прокурора она не имеет права сообщить подследственному даже телефонный номер.
– Не могу, – сказала она. – Содержание под стражей с ограничениями. Вы знаете, что это значит?
– Знаю… но, может быть, можно сделать исключение?
– Я могу передать ваше письмо, но сначала прокурор должен ознакомиться с его содержанием.
Он положил письмо в наплечную сумку.
– Нет – значит, нет. Так тому и быть.
Такси остановилось на площадке для разворота перед главным входом. Полно народу – одна из самых больших стокгольмских больниц. Хромые, увечные, с нездоровым цветом лица. Многим наверняка нечего здесь делать, они просто не знают, куда податься. Поперечный разрез Швеции. Экстракт. Но, оказывается, не совсем.
– У богатых свои больницы, – пояснил Шип. – Все определяет страховка, но я такими вещами не занимаюсь. А ты?
– Как ни странно, да. Через бюро, – Тедди показал на остановившуюся машину. – Вот и они.
Он-то думал, отвяжутся – после урока, который он дал Энтони Юингу. Мало того – не появлялся в своей квартире.
Ничего подобного. Уже на выходе из отеля он почувствовал: что-то не так. Кто-то чересчур внимательно к нему присматривается. Странное чувство. Откуда оно возникает, он не мог бы объяснить.
«Сведиш Премиум Секьюрити». Он уже понял их стиль. За ним следили разные люди, но всегда не больше одного.
Он позвонил Шипу. Они взяли такси.
За ними ехала машина, она то исчезала, то появлялась вновь. Как они, черт их подери, его нашли?
Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы они узнали, что он встречался с Сарой. И не только – они вообще не должны знать, где она. Разумнее всего было бы уехать отсюда.
И все же он вылез из машины. В сопровождении Шипа. Типичный грузчик холодильников: покачивается при ходьбе, плечи сведены вперед.
– Мы же не будем нарываться без нужды?
– Нет. Но поверь мне, друг: сегодня мы будем нарываться по нужде.
Автоматический стеклянный турникет крутится без перерыва. Очередь к стойке информации. Странно: скамейки, стулья – вполне обычные, но почему-то ясно, что место им только в больнице, и нигде больше. Цветовые коды на стенах. Хирургическое отделение – следуй оранжевой линии, неврологическое – синей. Все цвета радуги. И разобраться в них не проще, чем в дорожных надписях на улицах Шанхая.
В коридоре пахло, как в кухне. Шип барабанил пальцами по брюкам и покачивал головой в такт одному ему ведомому ритму.
Тедди затылком чувствовал – они где-то позади, близко.
– Как ты? – спросил он. – Ты не обязан мне помогать.
Шип оторвал руки от брюк, сцепил и покрутил пальцами.
– Какого хрена? Я опять живу.
А Тедди думал про сволочную иронию жизни. Ему позвонил тот самый черный маклер.
– У меня на примете шикарная однушка в Тумбе.
– Цена?
– Верхний этаж, шикарный вид из окна. Квартплата три с половиной тысячи в месяц. Ты получишь ее за двести кусков.
Тедди – богатый человек. Первый лимон от Маклауда уже получен, скоро тот переведет и остальное. Его племянник должен иметь отдельное жилье, научиться жить самостоятельно – и надо же, опять попался. Дуралей.
Он открыл дверь в онкологическое отделение. Если в этой больнице и можно было найти место, более удаленное от отделения 57, то это как раз оно и было: онкология.
Шип остался в коридоре.
Сел на скамейку, расположился поудобнее.
– Скину эсэмэску в случае чего, – он ухмыльнулся. – Можешь называть меня Джейсон Борн[80].
Тедди вошел в отделение. Величественная аппаратура, вся на колесиках. Снующие врачи и сестры в зеленых пижамах. Пациенты, ожидающие беседы, – наверное, самой важной в их жизни.
В мобильнике пискнуло.
Он здесь. Тот же парень, что сидел в машине. Вошел в коридор.
Сиди спокойно, – ответил Тедди. – Я разберусь.
Какой-то парень, возможно, врач, писал что-то на компьютере за стеклянной перегородкой.
Тедди постучал.
Доктор сдвинул очки на нос.
– Чем могу помочь?
– Покажите, где пожарная лестница.
– Лестница? – удивился врач. – С чего бы?
– Требует ремонта.
– Ничего не знаю, – пожал тот плечами. Неприятный, ломкий, как у подростка, голос.
Надпись на бейджике: «Фарух Хушман».
– Может, и не знаете. Мы получили заявку на ремонт.