Лестница на небеса - Светлана Полякова

Получалось, Он этого хотел?

Чтобы они были рядом?

— Я все-таки подумаю…

— Нет, — покачал он головой. — Твои мысли будут стопроцентно мрачными и неправильными. Ты найдешь кучу глупых доводов, как бы тебе не расстроить бедняжку «княгиню Марь Иванну». И поломаешь сразу две жизни… Свою и мою. Я не согласен. Если я решу, что моя жизнь так никчемна, что я могу посвятить ее всяким общественным глупым мнениям, тогда пожалуйста. Я уйду и предоставлю тебе полную свободу мыслей… Но не сейчас. Сначала ты должна подойти вон к той иконе. Взять меня за руку. И сказать: «Да, Господи… Я доверяю Тебе. Я буду женой этому человеку».

Она хотела ему возразить, но внезапно представила, как он уходит. Она говорит ему «нет», и он идет, с навеки опущенными плечами. Потом он исчезает в сумраке обнищавшего мира. Растворяется в боли…

«Он ведь прав, — подумала она. — В конце концов, почему я должна теперь подчиняться установленным правилам? Почему именно теперь я должна сделать то, чего от меня всегда требовали? Где та девочка, которая когда-то так отчаянно говорила: „Все больны, а ты один здрав?“ Разве то, что происходит теперь с миром, доказательство их правоты? Разве это не они циничны, грубы, жестоки и глупы?»

— Да, — сказала она, внезапно выпрямившись. — Да… Я согласна.

Сомову понадобилась всего одна неделя. Да, всего одна, чтобы уладить все дела. Власть — великая штука… Сомову доставляло удовольствие видеть, как предпочитают с ним соглашаться даже те, кто в общем-то не одобрял его планы. В принципе, это тоже была демократия. Так, как он ее видел. Он отчего-то вспомнил старого монархиста, встреченного им во Франции. Старик был сухой и желчный. Когда они разговаривали на том рауте, этот потомок старинного рода и не скрывал своего презрения. «Демократия… Власть демоса… А чем вы отличаетесь от своих предшественников? Такие же…» Помнится, Сомов тогда округлил глаза возмущенно — как, этому старику противно грядущее счастье страны? И что он имеет против демократии?

Старик первый раз тогда рассмеялся. Невесело. «Да все, — сказал он. — Например, то, что чаще всего ей прикрывают темные дела… Например, убийства. Сократа убил демос. Воровство… Собственные интересы. А людям начинают кричать — вы же хотели этого. Вот вам рай на земле. А его нет, и быть-то не может… Если не согласиться, что десять заповедей не просто так Господу в голову взбрели. И Мамона, которой вы всех вынуждаете молиться, по сути своей двуликий Янус… С одной стороны Мамона, а с другой — Люцифер…»

С чего вдруг ему вспомнился этот эмигрант?

Не его это страна. И мнение его — последнее…

Или — дурное предзнаменование?

Сомов знал, что суд уже был. Иск был предъявлен в считаные секунды. Адвокат все состряпал быстро… Да и Олег не сопротивлялся. И он, Сомов, не подлец, как крикнула эта девица… Он же предоставил детскому приюту помещение. А храм… Что за храм-то без золотого купола?

Оставалось немного. Сделать так, чтобы новый владелец вступил в свои права. И как можно быстрее…

И хотя на самом деле именно он и был новым владельцем ночного клуба, документы были оформлены на Костика. Чтобы никто не припомнил его личной заинтересованности в этом вопросе. Пока он выглядел чистым и беспристрастным.

«С одной стороны — Мамона. С другой — Люцифер…»

Он недовольно поморщился. Почему он никак не может избавиться от этого воспоминания? И ведь разговор был два года назад… Старик-то уже помер, скорее всего…

Телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Он удивился — откуда взялась эта тревога? Почему вдруг он начал бояться? Все-таки не в порядке нервы…

Он поднял трубку.

— Толстолобик, тебе не кажется, что ты выбрал не самых лучших советников? — услышал он голос Гоги.

Грузинский акцент придавал его голосу мягкие интонации, но Сомов не обманывался.

— Вы это о чем, Георгий Вахтангович? И вообще-то у меня есть имя, отчество и фамилия…

— Нет у тебя ничего, — засмеялся Гоги. — Ты Толстолобик… И ты влез на чужую территорию…

— Позвольте вам напомнить, Георгий Вахтангович, что это вы распоряжаетесь на чужой территории, — возразил Сомов, снова недовольный мальчишескими визгливыми обертонами, появившимися в голосе. — Я вообще-то государственное лицо. А вы…

— Знаешь, что меня иной раз удивляет, Толстолобик? Вроде меня вы считаете бандитом, а сами ведете себя как беспредельщики…

— А вы в данный момент оскорбляете государственное лицо…

— Ты же не флаг. Не гимн. И ведешь себя как обычная шестерка при недоразвитом пахане… Слушай, если твои ребята будут качать тут права, я ведь могу и прибегнуть к крайним мерам, а?

— Чего ты хочешь?

— Ничего. Оставьте храм в покое…

— Тебе показать постановление? — ухмыльнулся Сомов. — Или ты собираешься воевать с государством?

Гоги молчал. Потом, когда Сомов почувствовал себя удовлетворенным, успокоившимся, победившим, он снова заговорил.

— А государство у нас — ты? — спросил Гоги и коротко рассмеялся. Потом повесил трубку.

Если бы он так резко не повесил ее, Сомову было бы спокойнее. Но сейчас он почувствовал себя неуютно. Он походил по комнате, закурил, но тут же выбросил сигарету. Выматерился…

— Надо было их всех…

Что надо было со всеми сделать, он не договорил.

Пора было ехать на встречу с губернатором.

Накануне им пришла в голову мысль выстроить храм Бахай. Всех религий. Как бы вместо этого, маленького…

И теперь надо было обговорить это посерьезнее. Собственно, эта идея Сомову понравилась сегодня еще больше. По крайней мере, никто не сможет упрекнуть его в том, что он нарушает свободу вероисповедания… Именно он постарается выйти инициатором этого храма Бахай.

И идея такая передовая, нестандартная…

Настроение немного улучшилось. Он почти забыл о Гоги. Вот только почему-то не уходило лицо той женщины, которая просто и спокойно сказала ему: «Вы подлец…»

* * *

Сначала она просто отказывалась в это поверить. Она словно плавала в тумане, и туман был спасительный. Потому что он скрывал правду. И правда эта ей, Анне, казалась такой ложью, что не хватало сил дышать.

— Неужели никто за нас не заступится? — спросила она отца Алексея, когда до нее все-таки дошел ужас происходящего.

— Видишь ли, — ответил он. — Может, и вступились бы, если бы не Олег… Куда он дел деньги, никто не знает… Да и поссориться успел со всеми. Так что мы оказались в плохой компании…

— Но ведь дело не в Олеге! — почти крикнула она и тут же отругала себя за несдержанность. — Дело не в нем… Дело ведь в Боге. И в тех людях, которые сюда приходили… Они ведь не виноваты…