Наркомент - Сергей Донской

Бесы, которых я изгонял из нее, завизжали, зарыдали, завыли на все голоса. Ее ноги едва не сокрушили все мои ребра, зубы впились в ключицу, а пальцы попытались содрать лоскуты кожи с моей спины, и мне пришлось на славу постараться, чтобы подавить этот приступ безумия, завершившийся полной капитуляцией.

Но уже обезумел я, и теперь ей самой пришлось усмирять меня, приговаривая мне на ухо какие-то ласковые слова, смысл которых дошел до меня не раньше, чем схлынула мутная волна, застившая мой разум.

– Миленький, родненький…

Я стал свидетелем чудесного превращения тигрицы в мурлыкающую кошечку, готовую тереться о мои ноги, когда я распрямился над ее распростертым телом. Если бы я в этот момент схватил ее за волосы и поволок к кровати, она сопротивлялась бы не больше, чем первобытная женщина, переселяющаяся в пещеру нового победителя.

Но я лишь улыбнулся ей благодарно. И с этого момента даже мысленно не называл ее Веркой. Для меня она стала Верой. А также надеждой и любовью.

– Показать тебе кое-что? – включив свет, Вера прошлепала босыми ногами ко мне.

– Что именно? – я сидел на кровати, прогнувшейся подо мной, как гамак.

– Вот, смотри. – Она остановилась прямо напротив меня, положив одну руку на бедро.

– Разве сегодня День святого Валентина? – пробормотал я, без особого вожделения пялясь на известный волосяной газончик, выстриженный в форме сердечка.

– Не туда смотри, а сюда! – На указательном пальце ее торжественно поднятой руки покачивался брелок с ключами от «Сааба». – Прихватила на всякий случай, – сказала она, довольная сама собой. – Так что мы на колесах. Ты ведь хотел забрать дочь? Сколько ей лет?

– Младше тебя, – успокоил я Веру. – Игрушки у вас будут разные, не подеретесь.

– Моя любимая игрушка…

– Погоди! – Я отвел ее протянутую руку, но она тут же взгромоздилась мне на колени, отчего сетка кровати растянулась чуть ли не до пола.

– Когда поедем, Игорь?

– Поздней ночью или даже на рассвете, – ответил я. – Паша говорил, что квартира его родителей охраняется. Проверю бдительность его подчиненных.

Вера поерзала задом, делая вид, что усаживается поудобнее, а на самом деле стараясь определить, последует ли продолжение так быстро закончившейся забавы. Не ощутив никаких встречных поползновений, она с разочарованным видом потянулась к папке с уголовной хроникой последнего этапа моей жизни.

– Оставь, – попросил я. – Не забивай голову всякой белибердой.

– Разве это белиберда? Вот увидишь, во что превратится вся эта писанина через пару дней.

– В детективный роман?

– Нет. – Напустив на себя загадочный вид, Вера покачала головой.

– В пособие для начинающих наркодельцов?

Она довольно засмеялась:

– Ни за что не догадаешься. Знаешь, а я классно рисую.

– Ну и что? – спросил я недоуменно.

– А то, что любой почерк подделать – мне раз плюнуть. Когда был жив Миша, я выправляла ему любые документы: справки, удостоверения – что угодно. Хоть ордер на вселение в квартиру, хоть разрешение на ношение оружия. Одних генеральных доверенностей выписала не меньше десятка.

– А печати?

– Сканер, цветной принтер. – Она пожала плечами. – Техника.

– Допустим. – Заинтересовавшись, я попытался принять деловитую позу, но с голой девушкой, сидящей на руках, это сделать не просто. – Что из этого следует? – осведомился я, покорившись необходимости терпеть игривые замашки этой егозы.

– Все протоколы начинаются стандартным бланком. – Вера ткнула пальцем в наугад открытую страницу. – Дальше идут обычные белые листы, которые можно заменить новыми. Было, к примеру… – склонившись над папкой, она зачитала вслух: – «Представившийся кумом потерпевшего, предъявленный мне на фотокарточке гражданин Бодров обманным путем проник на территорию бензоколонки, где между 11.30 и 11.45… угу, угу… террористическая акция… ущерб в сумме…» Тьфу! – Вера отшвырнула дело, как наскучившую книгу. – Мы все это отредактируем. Был Бодров, станет, к примеру, какой-нибудь Фуфлыжников или тот же Ворохудло, почему бы и нет?

– Воропайло, – машинально поправил я. – Только все это детские уловки. Думаешь, менты не помнят, что они там понаписали? Сразу обнаружат подлог.

– А вот и не сразу! – торжествуя, Вера несколько раз подпрыгнула на мне. – Одну копию выправленного дела мы отправим в генпрокуратуру, вторую – в ФСБ, третью – в редакцию любой центральной газеты. – Вера сияла. – Пусть потом они все с ментами разбираются, зачем те постановление о твоем аресте оформляли, почему за тобой гоняются, когда главный преступник – Ворухайло, который не только героин присвоил, но и обкололся им вусмерть! Ты только представь, Игорь, как и сколько им придется после этого отмазываться!

– Шитое белыми нитками дело, – задумчиво согласился я, – плюс его утеря, плюс огласка. Запросы, комиссии, внутреннее расследование. А если еще параллельно адвоката ушлого подключить? Ну да! Неслабая картинка вырисовывается, художница ты моя. Забыть обо мне не забудут, но в случае задержания прессовать поостерегутся, станут действовать в строгом соответствии с законом, а это такая канитель, что…

– Как-нибудь без задержания обойдемся, – возразила Вера. – Разворошим осиное гнездо, а сами под шумок смоемся. Не до нас ментам будет в ближайшее время. Сделаем тебе паспорт, изменим внешность, потом женим и сменим фамилию, чтобы окончательно следы запутать…

– Это на ком же? – я притворился удивленным.

– А ты не догадываешься?

– Понятия не имею!

– Ах так? Тогда держись!

Новая возня, затеянная нами, была такой шумной и долгой, что мы едва не пропустили возвращение Тамары Осиповны, о которой совсем позабыли, как, впрочем, и обо всем на свете.

Глухая ночь, слепые люди.

Мы шли вдоль улицы, редко озаряемой светом приближающихся фар, а еще реже – случайными проблесками окон. Мороз неожиданно смягчился, уши да носы не кусал, а лишь пощипывал.

– Представляешь, как взбеленится твоя любимая Мариночка, когда обнаружит исчезновение тачки? – Вера, незаметно для себя попав под мрачное очарование ночи, разговаривала негромко, почти шепотом.

– Она не моя любимая, – ответил я и тотчас поправился: – Не она моя любимая.

– А кто?

– Когда-нибудь скажу.

И вдруг я вспомнил Геворкяна: борода дымится, вокруг головы кровавый нимб. Его, по идее, должны были предать земле именно сегодня, в понедельник. Скорбные лица соплеменников, много пышных фраз, таких же красивых, как венки, покрывшие могилу. Тосты за поминальным столом, один другого надрывней. И клятвы отомстить, страшно отомстить убийце и всему его роду.