Наркомент - Сергей Донской

Тело пронеслось мимо так стремительно, что поднятый им воздушный вихрь вздыбил волосы на моей голове. Когда перед глазами возникли потерянные Светкой тапочки, я бросился животом на перила и успел проводить ее взглядом.

Хлоп! Это напоминало приглушенный взрыв. Брызги вперемешку с осколками вывороченных кафельных плиток взмыли вверх, опадая одновременно дождем и градом. Вокруг Светкиной головы во все стороны разбежались молниеносные зигзаги трещин, а поверх них легли последние кровавые мазки, завершившие картину.

Верка потащила меня за руку прочь, я покорно двинулся следом, не сопротивляясь.

Хорошо, что она догадалась молчать. Любое неосторожное слово могло вызвать целую лавину переполнявших меня эмоций…

Верка на время стала моим безмолвным поводырем, а я превратился в беспомощного калеку, ослепшего от горя. Хотя, наверное, со стороны мы выглядели взявшейся под руки парочкой, спешащей куда-то по своим делам.

– Осадок остался, – вздохнула Верка.

– Да, – согласился я. – Тяжелый осадок.

Проследив за моей рукой, которую я приложил к груди, она фыркнула:

– Я про вино говорю. Никакое оно не грузинское. Глянь на мой бокал: как будто краска в нем была налита.

– Точно, – согласился я. И мрачно уточнил: – Красная.

Мы сидели в душноватой кафешке полуподвального типа. Поскольку заведение носило название «Бригантина», у входа красовался самый настоящий якорь, над барной стойкой – липовый штурвал, а со стен свисали клочья рыбачьей сети, которые должны были изображать корабельные снасти. Плюс неудобные деревянные лавки, длинные столы, декоративные бочонки да аквариум во всю стену, в котором маялась, подыхая от скуки, маленькая черноморская акула.

Наряженная портовой девкой официантка уносила пустеющие столовые приборы куда проворнее, чем до этого метала их на стол. У меня прорезался зверский аппетит, я слопал даже блюдо розовых заморышей, выдававшихся в меню за креветок океанских, дальневосточных. Верка от меня не отставала, проворно работая ножом, вилкой и даже руками.

Бокалы я ей не успевал наполнять. Вино белое и красное, сухое и десертное. Эту диету прописал Верке какой-то ее знакомый хмырь с многозначительной кличкой Химик. Он знал толк и в подсаживании на кокаиновую «дорожку», и в спрыгивании с нее.

Химик, по словам Верки, экспериментировал со всей дурью, которая только существует на свете, и сумел избежать зависимости, потому что вовремя останавливался. Его рецепт был прост: клин клином вышибают. Ломку он изгонял похмельем. Теперь Верка спешила влить в себя прописанный ей ежедневный литр, и хотя она заметно не пьянела, я примерно представлял себе, какая головная боль ожидает ее после подобного возлияния.

Не переборщил ли Химик с литражом? – размышлял я. Честно говоря, не хотелось бы мне заполучить в подруги законченную алкоголичку вместо начинающей кокаинистки.

Между делом я рассказывал боевой подруге о всех своих злоключениях, начавшихся с золотистого шкафа «Текна». Ночной клуб «Мистер Икс» и господин Геворкян. Убитый вилкой квартиросъемщик и смерть помощника. Поездка в Новотроицк, возвращение в Курганск и побег из Дворца молодежи, завершившийся знакомством с Мариной и ее стервозной родственницей, вызвавшей милицию (Верка улыбнулась так польщенно, словно до сих пор считала эту проказу удачной). Когда я дошел до обмена заложниками, она забыла про фаршированную маслину, которую сунула в рот, и некоторое время держала ее в зубах, глядя на меня округлившимися глазами. Маслина исчезла, когда я перешел к истории нашего совместного рейда по геворкяновским угодьям. Но тут Верка поспешила: отчет о пожаре на бензоколонке привел к тому, что она подавилась, и мне пришлось выколачивать маслину из глотки увлекшейся слушательницы гулкими ударами по ее спине. Тем не менее и рассказ, и пиршество завершились вполне благополучно и почти одновременно.

Время обеденных посиделок еще не наступило, поэтому мы с Веркой были единственными посетителями затхлой таверны. Но подниматься не хотелось, когда следом за наспех утоленным голодом пришла сытая ленца.

– Удивительно, – пробормотал я, гоняя по тарелке последний ломтик картошки, который упорно не желал нанизываться на вилку. – Она как будто почувствовала, что Паши больше нет. Не захотела оставаться одна.

– Ты еще песню про лебединую верность спой, – посоветовала Верка, залихватски дымя сигаретой, которую придерживала двумя пальчиками, но не выпускала из язвительно искривленных губ. – Батя мой как нажрется, так сразу и горланит: ты па-ра-са-ти ми-аня люби-ы-о-мая-аа! – Заметив настороженно высунувшуюся из-за угла официантку, Верка понизила голос: – Только менту твоему поганому до лебедя, как свинье – до луны. Если с птицей его сравнивать, то только с совой пучеглазой.

– Хм! – Я одобрил сравнение, поскольку Паша Воропайло при жизни мне и самому напоминал филина.

Но Светка… Светка… Ее последний взгляд запал мне в душу и теперь терзал ее.

Внимательно посмотрев на меня, Верка сказала:

– Прежде чем горевать и убиваться по этой… своей бывшей жене, подумай, прислала бы она тебе хоть одну паршивую передачку в тюрягу, хоть один завалящий венок на могилу? А? То-то!

– Откуда ты знаешь? – угрюмо спросил я.

– Я ведь тоже женщина. – Прозрачные Веркины глаза, окрашенные в неопределенный цвет воды, слегка замутились, когда она сделала это признание.

– Спасибо за информацию. – Я усмехнулся. – Выходит, и ты сможешь точно так же?

– Ты имеешь в виду ее прыжок? Нет. Я бы лучше кого-нибудь другого вниз столкнула.

– Я имею в виду передачи и венки, – напомнил я сухо. Почему-то мне нужно было обязательно получить ответ на свой вопрос.

– Могу ли я предать? Сколько угодно. Кого угодно. Только… только не близкого человека.

– Это называется верностью?

– Это называется женской верностью, – подчеркнула Верка с пьяной значительностью. – Другой, между прочим, в природе вообще не существует.

– И у тебя он есть – любимый человек, которого ты никогда не предашь? – осторожно спросил я, с повышенным вниманием разглядывая картофельный ломтик, который все-таки уступил настойчивым домогательствам моей вилки.

– Ой, только не надо про любовь! – покривилась Верка то ли от изрядного глотка вина, то ли от того, что затасканное слово давно навязло у нее на зубах. – Терпеть не могу эти сентиментальные рассусоливания. Я – вот она, рядом с тобой, хотя понятия не имею, что будет дальше. И до этого была рядом, когда мы еще не знали, что доживем до посиделок в кабаке. Так? Вот и не приставай со своими дурацкими вопросами.

Честное слово, эта тирада тронула меня в тысячу раз больше, чем все признания в любви, которые когда-либо встречались мне в кино и книжках. А Верка, опустошив еще один бокал и вооружившись очередной сигаретой, невесело призналась: