Загадочный наследник - Джорджет Хейер

Чрезвычайно выразительные глаза Ричмонда засветились, и он сказал в порыве:

— Я сделаю все, что вы скажете! Хьюго, вы это серьезно? Если бы я знал!… Я и подумать не мог, что есть хоть малейшая надежда, потому что, даже когда достигну призывного возраста, единственное, что мне остается, так это вступить в армию добровольцем, что я бы и сделал. Но мне больше всего на свете хочется поступить в конногвардейский полк! Хьюго, вы одолжите мне деньги на покупку патента? Я не смогу быстро отдать деньги, потому что мой отец оставил мне одни долги, а состояние матушки мизерное, но, в конце концов, конечно, оно перейдет ко мне, поэтому…

— Хватит, парень! — попросил Хьюго, расхохотавшись над такой невнятной страстной мольбой. — Держись подальше от неприятностей и на свой двадцать первый день рождения получишь подарок.

Ричмонд попытался что-то сказать, запнулся, судорожно сглотнул, а потом все-таки исхитрился выдавить из себя:

— Спасибо! Я не могу… Вы не знаете, что это для меня значит! Даже если мне придется подождать… отправиться в Оксфорд… это не важно! Я думал, что нет никакой надежды! Ну… я… Большое спасибо! — закончил он поспешно, одарил своего благодетеля застенчивой трепетной улыбкой и, опасаясь, что на него нахлынут переполнявшие его чувства, выбежал из столовой.

Клод, который взирал на него с умеренным любопытством, почувствовал, что общается с чудаком из паноптикума, поэтому покачал головой и сказал со вздохом:

— Что я вам говорил? Меня не удивит, если окажется, что и Ричмонд тоже слегка тронулся. Возможно, он будет сногсшибательным в мундире конногвардейского полка, потому что теперь, когда я об этом задумался, для него это самый подходящий наряд, но я считаю, что его ничуть не заботит, в какой форме ему придется служить.

— Ага. А как насчет меня? Вы тоже считаете, что и у меня помрачение рассудка? — осведомился Хьюго.

— Считаю? Я в этом не сомневаюсь! Точнее, — честно признался Клод, — я думаю, что у вас помрачение рассудка от рождения!

Мрачное настроение лорда Дэрракотта держалось весь день, но поскольку Ричмонд, похоже, смирился с его резким отказом с совершенным спокойствием, а в поведении Хьюго не вызвали особых перемен ни холодные взгляды, ни оскорбительные замечания, то к тому времени, как вечером все собрались за ужином, его светлость настолько смягчился, что сумел заставить себя несколько раз обратиться к Хьюго и даже один раз согласиться с тем, что тот сказал, а кроме всего прочего, осведомиться у леди Аурелии почти с добродушием, не сыграют ли они, как обычно, в роббер или пару партий в вист. Обычно это было знаком, что буря стихла (при условии, что никто ее не спровоцирует вновь), и, хотя Антея думала о более приятном времяпрепровождении в тот вечер, а Винсент считал, что игра в вист по мизерной ставке — тоска смертная, все безо всяких колебаний молча согласились с планом развлечений его светлости. Лорд Дэрракотт в молодости был заядлым картежником, и в отличие от Винсента его не оставляли равнодушным ни сама игра, ни ставки, и все, что ему было нужно для полного удовольствия, — это определенная степень везения и еще три игрока, в которых можно быть уверенным, что они не спровоцируют его своей глупостью, невнимательностью, замедленной сообразительностью — любым из перечисленных недостатков, характерных для таких равнодушных игроков, как миссис Дэрракотт и Хьюго.

Все страхи о том, что спокойный вид Ричмонда вызовет подозрения милорда, майор вскоре выбросил из головы. Эгоизм его светлости был столь грандиозен, что о восприятии таких мелочей не могло быть и речи. А поскольку продолжительное и беспрекословное правление своим семейством убедило милорда в том, что подчинение его приказам и запретам просто неизбежно, то он не видел ничего из ряда вон выходящего в показной покорности. Если милорд и думал о том, о чем предупреждал его Винсент, то лишь с презрением. Несомненно, большая храбрость внука, которой он так гордился, несовместима с покорностью, и это не раз приходило милорду в голову, однако он считал Ричмонда продуктом собственного воспитания, которым он занимался с младых ногтей. Поэтому милорду показалось бы очень необычным, если бы мальчик не стал самим совершенством.

Винсент, как никто другой понимающий абсолютизм верований его светлости, заметил Хьюго не без ехидства:

— Остается только надеяться, что ваши подозрения, кузен, беспочвенны. Меня в дрожь бросает при мысли о том, какие могут быть последствия, если Ричмонда свергнуть с пьедестала, который возвел для него наш заблуждающийся предок.

Хьюго кивнул.

— Знаете ли, я пытался намекнуть деду. Но я с таким же успехом мог бы поберечь свой пыл для чего-нибудь более полезного.

— Эй, вам не нужно этого делать! — предостерег его Хьюго.

— О, не беспокойтесь. Похоже, я напрасно потратил свое красноречие, но я не такой уж болван! Я не стал намекать ему на неприятности, — отвечал Винсент с коротким смешком. — Между прочим, я догадываюсь, что вы пообещали Ричмонду купить чип корнета. Надеюсь, это отвлечет мысли мальчика от контрабанды — если только действительно его голова забита контрабандой.

— И я на это надеюсь, — кивнул Хьюго. — Я сказал Ричмонду, что он получит патент только в том случае, если будет держаться подальше от неприятностей, и полагаю, нам больше не придется ссориться, поскольку вопрос об этом не стоит, — он был в таком восторге, что чуть не лишился дара речи.

— Не сомневаюсь. Вы действительно стали его кумиром.

— Нет, на это надежды мало, — уныло сказал Хьюго. — Мне никогда не удастся превзойти вас, поскольку я плаваю как топор, да к тому же страдаю морской болезнью, когда выхожу в море.

Винсент рассмеялся, но слабый румянец заиграл на его щеках.

— Боже правый, вы думаете, для меня это имеет значение? — сказал он резко. — Да ни малейшего!

Поскольку у Хьюго было достаточно времени, чтобы познакомиться с демонами ревности, он издал глубокий вздох облегчения и сказал:

— Эй, я рад, что вы это сказали. Я имею в виду то, что вас никогда не радовало, что парень во всем подражает вам, не говоря уже о сомнительном удовольствии выслушивать его болтовню. А я было подумал, что вы, право, захандрили.

Подобный ответ возымел самое благоприятное действие, но, хотя Винсент улыбался, всем своим видом показывая искреннее удовольствие, он все еще злился на самого себя за эту мгновенную слабость, и его настроение, и так не слишком хорошее, нисколько не улучшилось. Ричмонда он терпел, но никогда не питал к нему никаких других чувств, восхищение мальчика скорее забавляло его, а не доставляло особой радости. Если бы Винсент приехал в усадьбу Дэрракоттов и обнаружил, что Ричмонд перерос свое юношеское обожание, это его ни в коей мере не взволновало бы, но когда он увидел, что взгляд Ричмонда все чаще обращается к Хьюго, то почувствовал укол ревности, которую он, как никто другой, считал совершенно иррациональной. Итак, из-за этой горькой зависти к своему братцу и кузену, чьи финансовые обстоятельства давали им независимость от лорда Дэрракотта, и негодования, что его, Винсента, обстоятельства ставили в положение, когда он был вынужден исполнять все капризы своего деда, Винсент так сильно разнервничался, что выносил напряжение, еле сдерживая свое раздражение. Гордость, как и расчетливость, требовали, чтобы он сохранял пренебрежительное равнодушие, и его обхождение с Хьюго было холодно и вежливо. Поэтому обычно непробиваемый великан был несказанно удивлен, когда два дня спустя, в один прекрасный вечер, Винсент быстро вошел в бильярдную и осведомился тоном, лишенным всякого выражения: