Перевод показаний - Джеймс Келман

Я не знаю. Политический не политический. Не знаю.

Что значит политический? Кто-то приходит и отбирает у тебя деньги, отбирает твое имущество, насилуя твоих женщин. Я не знаю. Может он был зол на мужчин-туристов, может и был. Что должно происходить. Некоторые при власти, некоторые в начальствах, ставят себя выше других. Да, есть безопасности, и также есть террористы, как он, который умер, как это известно. Для меня он проблемой не был, мистер кожа да кости, с чего бы это, что, какая проблема? Политический грабитель террорист грабитель, мистер ломкие кости, какой он мог быть проблемой? Нечего ему было делать в том клубе, клуб для мужчин-туристов, а он там зачем, грабить этих мужчин, чужаков нашей страны, приносящих наличность в нашу страну, кто дураки, эти мужчины не дураки, это может он так считал

Куда угодно, просто куда угодно, такая у меня была потребность, да, бежать с этой территории. Я не мог понять моих собратьев. Я был взрослым. Я не просил детских объяснений. Предлагаемых детям. У нас были собственные дети, наши дети, искавшие нашего наставления. Как бы им так созреть, им требовалось развитие. И они бы стали взрослыми. Какого сорта взрослыми могли они стать. Им требовалось наше присутствие. Но человеческих существ, как ответственных, как взрослых, индивидуальностей, а не подобий их самих.

А мы были, как дети. И если мы были такими, да, то почему. Стали такими. Как это случилось, что мы сделали, или это сделали с нами.

Да, это правда. В нас не видели совершеннолетних существ. Да мы и не были. Такого о нас сказать нельзя. Никто не наслаждается унижением.

(Я должен был уйти, куда угодно, только и всего, вот так.)

Они говорили о нас так, чтобы мы слышали. Да, мы присутствовали тогда, мы их не остановили. Разве положение народа не общепризнанно.

Нашим положением было отсутствие уважения. С нас можно много чего спросить, что мы принимали участие в нашем собственном порабощении.

С нас и спрашивали. Что это значит. Вот об этом нас спрашивали. Надо было уйти. Не сейчас, не тогда. Стало быть, не уважается, и сейчас я могу сказать, как человеческое существо. Я это понимаю. Это не могли быть другие, да, также, я это понимаю. Но мне следовало уйти.

Как нам следует добиваться этого.

Как нам следует соглашаться с нашим порабощением.

И какую оно принимает форму. Нам надо стать крестьянами, детьми, малышами в песочнице, кухонной прислугой, мальчиками на побегушках, ждущими, когда им бежать.

Я спрашиваю сейчас, спрашивал тогда, завтра. С нас можно спрашивать. Но тоже не до бесконечности. Я тот, кто овладеет оружием, любым оружием, какое есть, могу я его получить, так давайте, я управлюсь. Вот это обо мне сказать можно, и также

не также, я бы куда угодно

Хорошо бы, чтобы оно так и было. У меня ребенок.

Но я был разбит и не мог сделать ни одного движения, не мог сделать никакого движения. Мои лодыжки и запястья, и плечи тоже, не способен высвободиться или заснуть, даже этого, если бы пожелал. Раньше я мог спать, дух освежался, укреплялся, и раны заживали, тело прекрасно. Сон восстанавливает силы.

Всему этому настал конец. В этом смысле, это было все равно что

Что я могу выбирать.

Каждое утро выволакивать себя в сознательное состояние. Я мог бы умереть, я и хотел бы этого, во множестве, множестве случаев, а продление, существование посредством ненависти, извращенность. Разве это для детей. Дети убивают, из-за неразвитости чувств.

Я могу сказать так: никому наше выживание нужно не было. С этим как-то трудно примириться!

Я мог бы быть где угодно

не то, чтобы я тоже согласился с необходимостью этого, я это понимал. Я смотрел на наших детей, как они там, тоже поняли все, тоже согласились. Думаю, согласились. Все дета. Какой возраст считается детским, три года, двенадцать лет. Тут различия могут быть не в интеллекте.

Мы видели наших детей. Да, и снова да, да да да да. И девушек, конечно женщин, наш город ваш город любой город.

В некоторых женщин нет. Их не было с нами, но зато потом.

Никого рядом.

Какая разница.

Так ощущало мое тело, оно как будто выволакивало меня, я не знал, что мне делать.

Нет.

Я ничего не знал, кроме того, что должен быть где-то еще, где угодно

что мы говорим

Я шел и шел, не знаю, как долго. Конечно, в собственных мыслях. И там был изгиб дороги, легкий, но достаточный. Я подумал, что это животное, крупный заяц, неподвижный, в середине пути. Тогда я это в первый раз и увидел. И только подойдя довольно близко, понял, что это человек. Это был мужчина, маленький мужчина. Я решил, что он в сидячей позе. Не увидел в этом ничего необычного. А уже ближе, почти совсем рядом, я услышал и заметил жужжание насекомых, мух, самых разных, также и по размерам.

Веки у него были закрыты. Я не стал много осматривать. У меня имелись свои дела. Если мужчина мертв, для него уже ничего нельзя сделать. Потом об этом подумаю. Мне предстояло вернуться меньше, чем через два часа.

Я просто разгрузил голову. В недавний период я находился под большим напряжением. Я справлялся. Это такое, как тогда, позволяло мне, чтобы я мог утверждать потом, что справлялся, сейчас.

Руки и ноги у него были голые, ступни чем-то прикрыты, у этого мужчины на дороге. Обуви не было, я бы сказал, что не было. Не могу ясно вспомнить. Чем-то прикрыты. Не знаю.

Волосы в беспорядке, редкие и седые, на вид грязные. Возможно, это только цвет, седина. У меня сильное впечатление пыли на его голове, я бы сказал, что была. Мухи жужжали здесь и вокруг, разведывая. Запаха не было. Я пошел дальше, пошел.

Да, я выбросил это из головы. Я умею выбрасывать из головы. Конечно, такие вещи вызывают тревогу, и я определено был встревожен.

Но настроения мне это не испортило. Я уже стал знатоком, для меня это не оскорбление. Я приобрел это. Решительность, такую решительность, силу воли, вот что я развил, и был этим доволен.

Я шел боковой дорогой, вдоль края леса. Ветви нависали над головой. Я не очень хорошо знаю эту местность, какие тут деревья, но, конечно, разные. Солнечные лучи никогда на дорогу не падали, так что если несколькими днями раньше шел дождь, грязь оставалась надолго, даже на многие дни.

Для меня это тогда была привычная прогулка, в этих местах. Я приходил туда всегда одной и той же дорогой, редко отклоняясь. Единообразие не изъян, я бы сказал, оно даже приятно.

Но эта местность могла все время меняться. Начиная с осеннего периода, который как раз тогда наступил, краски менялись каждый день, и я этим всегда наслаждался. Смрад я здесь заметил бы сразу. Мог быть и тошнотворным. Не знаю, я не дышал через нос.