Том 15. Письма 1834-1881 - Федор Михайлович Достоевский

взятии Паши из корпуса недели две или три,{513} и мне письмо твое перешлют из Семипалатинска (NB. В Омск не адресуй, а адресуй в Семипалатинск).

Мне, друг мой Миша, так сильно представилось, что ты вдруг умрешь и что я тебя никогда не увижу, что страх и до сих пор лежит на моей душе. Ах, кабы поскорее получить от тебя еще хоть 4 строчки письма!

Благодарю тебя, друг мой, очень за посылки жилетов, рубашек и проч. Но я до сих пор еще ничего не получал. По письму твоему вижу, что ты послал всё это в половине марта. Письмо твое от 9 апреля пришло уже неделю, а посылка от половины марта всё еще сидит где-нибудь на дороге. Ничего в этом не понимаю.

Я тебя уведомлял, что получил от Кушелева деньги. Но журнала от него не получал. Может быть, получу еще: он уведомлял меня, что пришлет мне счет. Может быть, вместе и журнал.{514}Друг Миша, прошу тебя, исполни мою просьбу, напиши мне всё, что услышишь, без утайки, о моем романе, то есть как об нем говорят, если только кто-нибудь говорил. Пойми, что это для меня чрезвычайно интересно.

С прошлого почтой я писал Кушелеву. Надо было уведомить его о получении денег. Сам просил у него журнал. Насчет же участия в его журнале (он мне писал в своем письме, что с великим нетерпеньем будет ждать от меня моей будущей повести) — я написал ему, что желал бы прежде всего видеть его и переговорить с ним лично. Объяснил ему, что у меня в виду большой роман, листов в 25, что мне чрезвычайно бы желалось начать немедленно писать его (и только его), но что по некоторым обстоятельствам я никак не могу присесть за эту работу и что об этих-то обстоятельствах мне и хотелось бы поговорить с ним лично. Этим я заключил мое письмо к Кушелеву, без всяких объяснений, но тебе я объясню, какие это обстоятельства. Во-1-х) Чтоб сесть мне за роман и написать его, — 1½ года сроку. 2) Чтоб писать его 1½ года, — нужно быть в это время обеспеченным, а я ничего ровно не имею. В-3-х) Ты пишешь мне беспрерывно такие известия, что Гончаров, например, взял 7000 за свой роман (по-моему, отвратительный),{515} и Тургеневу за его «Дворянское гнездо» (я наконец прочел. Чрезвычайно хорошо) сам Катков (у которого я прошу 100 руб. с листа) давал 4000 рублей, то есть по 400 рублей с листа.{516} Друг мой! Я очень хорошо знаю, что я пишу хуже Тургенева, но ведь не слишком же хуже, и, наконец, я надеюсь написать совсем не хуже. За что же я-то, с моими нуждами, беру только 100 руб., а Тургенев, у которого 2000 душ, по 400? От бедности я принужден торопиться, а писать для денег, следовательно, непременно портить. И потому, при свидании с Кушелевым, я намерен прямо изложить ему, чтоб он дал мне полуторагодичный срок, 300 руб. с листа и, сверх того, чтоб жить во время работы — 3000 руб. сереб<ром> вперед. Если согласится, то я, сверх того, обязуюсь дать ему на будущий год (к началу) маленькую повесть листа в 1½ печатных. У меня много сюжетов больших повестей, а маленьких нет. Но я надеюсь как-нибудь до нового года наткнуться на вдохновение и состряпать Кушелеву маленькую повесть. Тебе, может быть, покажется, что условия мои вдруг из смиренных сделались уж слишком заносчивы; но всё это, друг мой, связано с одним обстоятельством, которого ты не знаешь. А так как это обстоятельство, в свою очередь, тесно связано с твоим вопросом ко мне о «Бедных людях», — вопросом, на который ты требуешь скорейшего ответа, то я и перейду прямо к «Бедным людям».

Ты хочешь, друг мой, продать их Кушелеву.{517} Это было бы хорошо, но я прошу тебя этого не делать, потому что у меня другая мысль в голове. Вот она: я оканчиваю теперь Каткову роман (длинный вышел: листов 14 или 15). ¾ его уже отослано; остальное отошлю в первых числах июня. Слушай, Миша! Этот роман, конечно, имеет величайшие недостатки и, главное, может быть, растянутость; но в чем я уверен, как в аксиоме, это то, что он имеет в то же время и великие достоинства и что это лучшее мое произведение. Я писал его два года (с перерывом в середине «Дядюшкина сна»). Начало и средина обделаны, конец писан наскоро. Но тут положил я мою душу, мою плоть и кровь. Я не хочу сказать, что я высказался в нем весь; это будет вздор! Еще будет много что высказать. К тому же в романе мало сердечного (то есть страстного элемента, как например в «Дворянском гнезде»), — но в нем есть два огромных типических характера, создаваемых и записываемых пять лет, обделанных безукоризненно (по моему мнению), — характеров вполне русских и плохо до сих пор указанных русской литературой.{518}Не знаю, оценит ли Катков, но если публика примет мой роман холодно, то, признаюсь, я, может быть, впаду в отчаяние. На нем основаны все лучшие надежды мои и, главное, упрочение моего литературного имени. Теперь сообрази: роман явится в нынешнем году, может быть, в сентябре. Я думаю, что если заговорят о нем, похвалят его, то мне уже можно будет предложить Кушелеву 300 руб. с листа и проч. С ним уже имеет дело не тот писатель, который написал только «Дядюшкин сон». Конечно, я могу очень ошибаться в моем романе и в его достоинстве, но на этом все мои надежды.{519} Теперь: если роман в «Русском вестнике» получит успех, и, пожалуй, значительный, тогда, вместо того чтоб издавать «Бедных людей» отдельно, у меня явилась новая мысль: приехав в Тверь, и с твоею помощью, разумеется, голубчик мой, мой вечный помощник, — издать к январю или февралю будущего года 2 томика моих сочинений, в следующем порядке: 1-й том — «Бедные люди», «Неточка Незванова», 6 первых глав, обделанные (которые всем понравились),{520} «Белые ночи», «Детская сказка» и «Елка и свадьба» — всего листов 18 печатных; 2-й том — «Село Степанчиково» (роман Каткову) и «Дядюшкин сон». Во 2-м томе 24 печатных листа.{521} (NB. Впоследствии можно издать обделанного или, лучше сказать, совершенно вновь написанного «Двойника» и проч. Это будет 3-й том, но это впоследствии, а теперь только 2 тома.) Издание в 2000 экземплярах будет стоить