Свирепые калеки - Том Роббинс

Однако не прошло и двенадцати часов, как колокольчик электронной почты звякнул. «Черт! И почему эти желтопузые парки вечно набрасываются на престарелых! Как она?»

«Разумом и телом – ну, в том, что действительно важно, – Маэстро бодра и благополучна, – ответствовал Свиттерс, – хотя на данный момент голос старушки пугающе напоминает ее же дражайшего покойного попку. В финансовом плане из них двоих Морячок, пожалуй, в лучшем положении. Вот уж понятия не имел. Как выяснилось, она жертвовала крупные суммы наличными всяческим организациям, цели и названия которых не вполне ясны».

«Небось цэрэушные «крыши» все до единой, – отстучал Бобби. – Но этот ваш Матисс, которого перекати-поле вроде тебя вообще не заслуживал, если на то пошло, должен стоить миллионы и миллионы».

«Именно, миллионы. Если только тревога не подымется. И дело не только в том, что скорее всего подлинность его будет оспариваться, есть вероятность, что картина окажется украденным имуществом. Первый муженек Маэстры приобрел полотно при довольно туманных обстоятельствах. Как бы то ни было, сам я живу преходящими милостями мистера Кредитки и испытываю острейшую нужду в высокооплачиваемой работе. Я обязан уберечь Маэстру от дома престарелых, если до такого дойдет, и дать ей возможность жить в собственном особняке с ее гадкими компьютерами. Кроме того, я надумал осенью рвануть назад и призвать к ответу Сегодня Суть Завтра. По-моему, так одного года для двухдюймового просветления более чем достаточно. Переборщить не хотелось бы. Злоупотреблять гостеприимством Нирваны и все такое».

«Вот теперь ты дело говоришь, сынок! Я свяжусь с тобой, как только придет в голову светлая мысль-другая. А пока передавай старой благотворительнице мои комплименты и заверения в вечной любви».

И уже на следующий день Бобби снова вышел в сети с интригующим предложением.

«Если ты в состоянии и не прочь попутешествовать, Сам Знаешь Кто приготовил работенку для экс-агента с конкретно твоим опытом. 30 апреля. Отель «Тюль». Анталия, Турция. Сидишь и ждешь в вестибюле, не привлекая к себе излишнего внимания – справишься? – пока не услышишь, как рядом с тобой скажут: «Черт бы побрал далласских ковбоев!» Оплата: низкая. Риск: высокий. Но ты, я так понимаю, не откажешься, потому что острые ощущения практически неограниченны, а уж я-то знаю, до чего тебя тянет вернуться в игру». Атак ли? «Тянет», ache по-английски (от древне-верхне-германского ach! – восклицания боли) вернуться в «игру», по-английски – game (от индоевропейской основы gwhemb, «весело прыгать», как в английском gambol)! Безусловно, Свиттерс всегда воспринимал собственную деятельность, будь то официальную или неофициальную, на геополитической арене как игру: этакое сочетание регби, шахмат и покера и плюс еще малая толика русской рулетки для ровного счета. В то время как в такой игре решающих побед быть не могло – сверх элементарного выживания, – игрок зарабатывал очки всякий раз, как его подрывная деятельность расстраивала или отдаляла объединение сил в любом отдельно взятом лагере. В определенном смысле выигрыш заключался в том, чтобы помешать другим выиграть или хотя бы разжиреть на плодах своего триумфа.

Однако шесть месяцев в инвалидном кресле изменили его взгляды – пусть еле заметно, зато существенно. Когда живешь в двух дюймах над землей, ты к ней достаточно близок, чтобы ощущать земное притяжение, включаться в ее ритмы, признавать ее своим домом и не воспарять в некие эфирно-озоновые пределы, где ведешь себя так, словно твое физическое тело – это лишь избыточный багаж, а мозг – шар-метеозонд. С другой стороны, ты приподнят над землей ровно настолько, чтобы скользить над лихорадочными потугами и мелочным недовольством, коими одержимы бескрылые обыватели, барахтающиеся в тех мрачных миазмах, что грозят обесцветить их души до единообразного серого тона. Короче говоря, можно остро интересоваться делами мирскими и при этом оставаться благодушно отстраненным от их последствий.

У Свиттерса, если уж начистоту, энтузиазма по поводу запихивания палок в колеса геополитики отнюдь не убыло, но теперь, с высоты двух дюймов, он заморачивался конечным результатом не более, чем итогами лодочной регаты в сточной канаве с участием студенток-художниц. (Будь он к тому склонен – а он со всей определенностью не был, – он, пожалуй, провел бы параллель-другую между своим продвижением по жизни и вихлянием своих неуклюжих лодочек по замусоренным каналам рынка.) На самом деле он давно пришел к выводу, что инертность масс и продажность тех, кто ими беззастенчиво манипулирует, настолько глубоко укоренились, настолько разрослись, что ничего кроме чуда в буквальном смысле этого слова не обеспечит счастливого финала пребыванию человечества на этой планете, не говоря уже о той игре, в которую сам Свиттерс играл на» этом сомнительном поле. И тем не менее играть в игру, безусловно, стоило. Ради игры как таковой. Ради сиропа «Bay!», в ней заключенного. Во имя шанса, что тем самым возвысишь собственную душу.

Так что его, возможно, не то чтобы тянуло вернуться в игру, но и против он ничего не имел, ибо, не теряя времени, принялся выкручивать руки мистеру Кредитке, пока карточка, рыдая в три ручья, точно загнанный в угол осведомитель, не капитулировала-таки, и Свиттерс не получил-таки билет в один конец до Стамбула, а Маэстра – тяжелый серебряный браслет с изображением ворона (мотив, характерный для северо-запада Индии). В одном из рыночных тупичков потемнее он украдкой насладился прощальной скачкой на приспустившей кальсоны Дев, в то время как в нескольких ярдах оттуда у ее покинутого ларька покупатели, перетаптываясь на месте, постепенно перемещались за ту тонкую грань, что отделяет покупку от воровства, таская первую в сезоне мексиканскую клубнику. Свиттерс возместил ей ущерб из своего исхудавшего бумажника – чтобы братья не поколотили. И отбыл – дабы перед ним впервые предстал архангел…

– Одубон По. – Одетый во фланелевую рубашку и матросскую шапочку тип, произнесший это имя, торчал на тротуаре Пайк-стрит, сосредоточенно изучая автобусное расписание, все то время, пока Свиттерс залезал в такси, складывал кресло и втягивал его за собою. Это был моложавый, придурковатый, однако шустрый кавказец, изрядно смахивающий на Гектора Сумаха из города Лима, что в Перу. Но едва таксист дал гудок в знак того, что трогается, незнакомец внезапно всунул голову в окно машины, произнес имя По, сдвинул брови с тем обязательным неодобрительно-хмурым видом, что на самом деле – улыбка в штанах наизнанку, и покачал головой. – Он, знаете ли, контрабандой оружия занимается, – сообщил незнакомец – причем прозвучало это точно пикантная сплетня, а не предостережение и не обвинение. И столь же мгновенно исчез.

– В аэропорт, – бросил Свиттерс.

– Куда летите-то, сэр? – полюбопытствовал таксист.

– В Турцию.

– А? В Турцию? Далековато собрались. В отпуск небось?

– Да контрабандой оружия развлекаюсь, – прозаично отозвался Свиттерс, гадая про себя, откуда еще принесло этого агентишку и в какую такую пакость его втравил друг Бобби.

Перед лицом выбора между глупостью и святыней всегда выбирайте глупость – ведь мы знаем, что святыня нас к Господу не приблизит, а вот глупость – пожалуй.