Игры на интерес - Сергей Кузнечихин

Владимир Иванович снял с полки пяток томов. Обои за стеллажом ни разу не менялись. Голубое поле превратилось в серое, а к синим цветам добавились чёрные разводы. На верхних торцах книг ровным слоем лежала пыль. Почему-то вспомнилось, как на базаре восточный человек обрызгивал помидоры из пульверизатора, придавал продукту товарный вид. Книги тоже не мешало бы протереть, или хотя бы пройтись пылесосом. За пару часов можно управиться. До болезни о них заботилась жена. Вспомнил о жене и сразу представил, какое впечатление произведут на неё грязные обои вместо родных говорящих корешков. Увидит и сразу потребует доктора, если будет в состоянии прошептать хотя бы слово. Ещё не поздно было позвонить и отказаться или не открыть дверь, когда приедут букинисты. Но денег от такой верности не появится, и жена может вообще не вернуться из больницы. Разумнее всего разобрать стеллаж и переклеить обои.

Игорь не позвонил, но приехал и, не раздеваясь, озадачил:

– Ты еще не выкинул свою диссертацию?

– Лежит, с какой стати выкидывать?!

– Я нашёл на нее покупателя.

– Какого покупателя, – не понял Владимир Иванович.

– Нормального придурка из нуворишей.

– А почему ты решил, что я продам?

– Разве деньги уже не нужны?

– Нужны.

– Значит, доставай.

– Да какой прок с неё в наше время. Кому нужна степень, если кандидаты наук в киосках бананами торгуют.

– Таким, как мы, она теперь действительно без надобности, а тем, кто просочился в серый дом, она далеко не лишняя. Надбавка к зарплате их не волнует, с их взятками никакое жалованье не сравнится. Зато престиж…

– Ты думаешь, если бы я успел защититься, моя жизнь сейчас текла бы по другому руслу?

– Я ему про Фому, а он про Ерёму. Тебе бы даже докторская степень не помогла, потому что нуль в любой степени остается нулем. А пять в квадрате – уже двадцать пять. Человек этот при серьёзной должности. Диссертацию при его связях и состряпать, и защитить можно, не выходя из бани, но он хитрый и осторожный. Ему надо, чтобы никто не подкопался. У него и диплом по той же специальности, как у нас с тобой. Добыл себе перчатки канареечного цвета, теперь и пальтецо в тон им подобрать захотелось.

– Почему канареечного?

– Это к слову. Был когда-то в моде. Помнишь песенку: «…а на мне пальто канареечного цвета и на подошве толстый каучук…» Правда, теперь в моде вороний цвет или грифовый. Но ты согласен.

– С чем?

– Ты отдаешь ему диссертацию и забываешь о её существовании, а он тебе двадцать косарей.

– Как-то неожиданно.

– Понимаю. Ты можешь оставить её в семейном архиве или положить в гроб жены. Или она в твой положит, если переживёт тебя.

– Но мне двадцати не хватит.

– Ничего не поделаешь, остальное придётся в других местах искать, но это очень хорошая цена. Я с четвертака торговаться начал, но такого не проведёшь, ушлый гад.

– Подумать бы.

– Ты еще скажи, что с женой посоветоваться надо и с юристом.

– Когда отдавать?

– Сейчас, а завтра вечером будут деньги, если он не передумает.

Владимир Иванович прошел в комнату и достал из стола красные папки. Все четыре экземпляра.

– Пакет дай, чтобы до машины донести. И учти, что я за посредничество не беру, по старой дружбе. – Он покачал папки на руке и вздохнул. – Тяжёлая. Мне бы свою кому бы продать, да кому она, засвеченная, нужна.

– Спасибо. Я, кстати, договорился на завтра с букинистом.

– На столько?

– Первая половина дня.

– Жаль, что не смогу подскочить, весь день занят. А передвинуть на вечер нельзя?

– Они уже с машиной будут.

– Обдерут тебя как липку. Хотя книги уже перестали быть товаром. Их надо было раньше реализовать. Помнишь, как я красиво избавился?

– Помню.

– Даже потрепанные по два номинала ушли. Рынок надо чувствовать. Ну ладно, до завтра.

Прибежал, взбудоражил, обнадёжил и убежал.

* * *

Владимир Иванович задвинул ящик стола, в котором лежали папки, потом снова выдвинул, заглянул в него и возвратил в прежнее положение. Пустой ящик вошёл без усилия. Была диссертация и не стало. И как будто не было никогда. А сколько крови она перепортила, сколько нервов вытянула.

Первым о защите заговорил Игорь: чего, мол, время терять, другие делают, а мы что – тупее их, прорвёмся, а там, глядишь, и стабильная законная прибавка к жалованью, и необременительные приработки, в любой вуз почасовиком с руками и ногами не побрезгуют. Игорь упоённо рисовал светлое будущее, а он слушал и посмеивался. Других, может, и не тупее, но какой из Игоря учёный, все его извилины выгнуты в противоположную от науки сторону. Насчёт собственных способностей он тоже не заблуждался, но когда рассказал жене об очередном авантюрном прожекте приятеля, его ирония наткнулась на неожиданную серьёзность. Неглупая и, в общем-то, холодноватая женщина впала в романтический пафос. Честолюбивые нотки всегда проскакивали в её рассуждениях, всегда хотелось иметь то, чего нет у подруг и соседок, причём иметь не случайно найденное или, не дай бог, украденное, а добытое честным трудом. Премия, полученная за принятую и внедрённую разработку, значила для неё намного больше, чем деньги, заработанные по вечерам на строительной шабашке, вне зависимости от суммы. Она без оговорок встала на сторону Игоря, хотя всегда недолюбливала его, а может, и презирала, считая суетным и недалёким. Мнение не изменила, а идею одобрила. Загорелась женщина. Благословила на подвиг и пообещала всяческое содействие.

И начались подготовка к сдаче кандидатского минимума, мучительное написание статей для отраслевых журналов, потом проталкивание их в печать. Без навыков и, главное, без особого желания трудно добиться заметных результатов. День за днём тупо топтался на месте. Стесняясь новой роли, ругая себя за слабость характера, он несколько раз порывался бросить безнадёжное дело, и бросил бы, если бы не напористость компаньона и настойчивое давление жены. Но постепенно втянулся и вошёл во вкус, даже честолюбие появилось. Если Игорь старался сляпать диссертацию побыстрее и основные силы тратил на поиски коротких и надёжных путей к защите, ему хотелось сотворить нечто действительно стоящее, разумеется, в силу своих возможностей. Искал, проверял, переделывал. Первые три года у них был общий руководитель. Игорь быстро наладил с ним теплые, чуть ли сыновние отношения, а он ходил в пасынках. Прохладность была взаимной. Он зачастую сомневался в подсказках и указаниях шефа, спорил, пытался доказать свою правоту. Шефа молодое упрямство раздражало. Игорь, как мог, урезонивал неслуха, напоминал, что плетью обуха не перешибёшь. А потом вдруг сам взбунтовался на ровном месте, спровоцировал пустяковую ссору и заявил, что уходит, чем крайне обескуражил руководителя. Подвёл старика, он его холил и лелеял, тратил на него драгоценное время, надеялся воспитать преемника, а тот, неблагодарный, упорхнул, не успев опериться. Учитель жаловался, а ученик благополучно приземлился на заранее подготовленной площадке, под крылышком у авторитетного столичного светилы. Банальнейшая история. Но еще банальнее оказалась подготовка к перемене места. Он отказывался верить, когда Игорь по секрету признался ему, что поделился с будущим боссом горячей обладательницей спортивной фигуры. И этого хватило? Не слишком ли опереточно? Трудно поверить. Но с другой стороны, чем еще Игорь мог заслужить высокую благосклонность? Явно не выдающимися способностями. И денег на достойную взятку у него не было. Сам пристроился и пообещал похлопотать за товарища, но предложение прозвучало слишком неуверенно, скороговоркой, не требующей ответа. Он промолчал, а уже потом задал себе вопрос: если бы Игорь настоял и надо было решать – как бы он поступил. Но задним числом очень легко проявлять и верность, и благородство, и даже безрассудную смелость.