Игры на интерес - Сергей Кузнечихин

Рука с рюмкой зависла над столом, и Михаил решил, что аптекарша собирается чокнуться с ним. Ему стало страшно. Сначала противно, а потом страшно. Не отрываясь он смотрел на нос аптекарши. Он казался уже не просто длинным, а костлявым и огромным, еще немного, и она клюнет его этим страшным носом.

– Уходи! – закричал Михаил.

– Я?! Спятил, Мишенька…

– Да, да, – усмехнулся он, понимая, каким сумасшедшим было его требование. – Я к тебе больше не приду, никогда.

– Слава богу! И спирт можешь с собой прихватить, только быстрее.

– Сейчас, сейчас, – заторопился он, вдруг догадавшись, что Шурке тоже тяжело.

Больница была заперта. Михаил постучал казанками пальцев по стеклу. Очень долго никто не отзывался. Он забарабанил еще сильнее. В коридоре появилась сестра.

– Опять вы?

– Позови жену.

– Нет ее. Ночь уже.

Михаил не поверил и хотел протиснуться в дверь, но сестра успела захлопнуть ее.

– Открой на минуточку. Да постой же, не уходи.

Сестра не остановилась. Какое-то время он еще надеялся, что Нина выйдет. Но ждать ему быстро надоело. В сердцах он саданул пяткой, так что зазвенели дверные стекла, и пошел домой.

Нина в квартире не появлялась. Дверь была по-прежнему – настежь. В ванной продолжала шуметь вода. Михаил закрыл кран и прошел на кухню. Пробка у склянки была неплотной и от промокшего кармана пахло спиртом. Он посмотрел на ворох белья на полу, и ему захотелось перестирать его до прихода Нины, но он, механик, не умел пользоваться стиральной машиной. Чтобы хоть чем-то заняться, Михаил собрал белье и перенес его в ванну. Но этого оказалось мало. Тишина бесила его. Тогда он открыл воду и слушал, как она льется. И вроде успокоился. Теперь можно было представить, что Нина полощет в ванной белье, он жарит картошку и у них все хорошо.

Но ванна быстро переполнилась, и Михаилу пришлось браться за тряпку и собирать воду с пола.

Он проснулся за столом. В окно светило яркое солнце. Увидев в углу еще не просохшую тряпку, Михаил все вспомнил, весь вчерашний день.

Надеяться оставалось только на то, что спьяну кого-то недопонял и сам все запутал. Страшно болела голова, словно тяжеленные шары с острыми шипами перекатывались в ней. В стакане оставался не выпитый ночью спирт, морщась и втягивая живот, в предчувствии чего-то страшного, Михаил проглотил тепленькую жидкость. В стакане оказалась вода. Он торопливо плеснул из склянки, с ужасом думая, что и в ней то же самое. Но на этот раз был спирт. Неуверенно ступая, он обошел квартиру. Кровати остались несмятыми. Будильник стоял, стрелки показывали пять часов. Он уже собрался на улицу, но присел за стол и не заметил, как снова заснул.

Но проспал он мало – не больше часа. Голова болела еще сильнее. Во рту пересохло, и язык еле умещался в нем. А в склянке ничего не оставалось.

Чтобы не показываться в людном центральном магазине, Михаил отправился в дежурный, на окраину поселка. На пути к нему стояла школа. Там Михаилу и пришло в голову поговорить с дружками Славки, они-то наверняка знали все.

Перемену Михаил ждал недолго. Но когда после звонка на школьный двор высыпала галдящая орава, он растерялся. Трудно было кого-то отыскать в этом муравейнике. Он так бы и ушел ни с чем, если бы двое мальчишек не вздумали от него прятаться, бочком-бочком они пробирались к школе. Михаил сразу узнал румяного крепыша из соседнего дома.

Догнал он их уже на крыльце.

– Вы были вчера на стройке?

Оба захныкали.

– Говорите, были?

Извиваясь, мальчишки рвались из рук.

– Кто его толкнул в огонь?

– Никто не толкал, – верещал крепышок.

– Прекратите! Что вы делаете?

Михаил оглянулся и увидел учителя. От неожиданного окрика он разжал пальцы. Мальчишки полетели на землю, но тут же подхватились и кинулись в разные стороны. Учитель шел прямо на него. И тогда Михаил побежал, так же трусливо, как эти мальчишки.

Если с утра он еще верил, что сумеет выбраться в больницу и разыскать Нину, то после этого бегства у него оставалось единственное желание – как можно быстрее набрать водки, а потом запереться дома и никого не видеть.

А день все не кончался. Снова появилось чудовище с головой гусеницы и телом ящерицы. Оно выползало из-за камней и разглядывало его, пока он не засыпал. А просыпался он оттого, что эта поганая тварь щекотала его своей мохнатой мордой. Он вздрагивал, плевался и кричал. Звал Нину.

Один раз в полусне он слышал, как заходили в квартиру, но он затаился, и к нему никто не подошел. А может, никого и не было.

Потом он вдруг догадался, что его обманули. Ведь сестра вспоминала, как Славика знобило, но почему его должно знобить, если он обгорел? Просто Нинка решила попугать его, чтобы он впредь никуда не уходил. А он и поверил. Но теперь-то он не такой дурак. Разве может сгореть здоровый человек, пусть даже мальчишка? Эка невидаль – солярка. Всегда успеешь погасить огонь. Надо упасть в траву и кататься по ней. Или еще лучше – сбросить одежду и затоптать пламя. А не затопчешь – и черт с ней. Он же заработал в артели кучу денег. Пусть горит одежда.

С коробком спичек, зажатом в кулаке, хорошо знакомой дорогой он прибежал к гаражу и остановился возле бадьи с грязным бензином для мытья рук.

«Сбросить одежду и затоптать ее. Пусть горит одежда…»

Михаилу показалось, что он просто спал, а теперь вот его разбудили голоса, и он лежит с закрытыми глазами и слушает.

– Глупая ты.

– Ничего вы, теть Зин, не понимаете, только сильная личность может совершить такой поступок.

– Молодая ты еще, вот и видишь личность в каждом дураке, чем дурнее, тем личность больше. Нинке-то каково.

– Нет, теть Зин…

– Конечно, герой. По пьянке они – все герои.

Голоса куда-то уплыли. А когда Михаил снова пришел в сознание, он увидел молоденькую сестру с розой, вышитой на кармане халата.

– Нина, – позвал он.

– Молчите, молчите, – забеспокоилась сестра, – придет она. Все будет хорошо.

Глаза у Михаила закрылись. Сестра замолчала. Но перед тем как снова потерять сознание, он услышал, что сестра плачет.

Жена отговаривала ехать с ней в поликлинику, впрочем, не очень уверенно, без всегдашней категоричности, но Владимир Иванович увязался в провожатые, слишком слабою казалась она, да мало ли какая помощь может потребоваться, и самому спокойнее, когда под присмотром. Не догадывался, что ожидание перед кабинетом врача спокойным не бывает, особенно если ожидание затягивается. Записанные на прием начинали роптать: «Сколько можно? Больше часа сидит, будто она единственная…» Вполне объяснимое раздражение только усиливало его тревогу, хотя можно было и уточнить нетерпеливым, что часа еще не прошло. Но задерживалась все равно подозрительно долго. Чужое волнение только усиливало тревогу. Наконец дверь открылась, но вышла не жена, а худая крашеная блондинка с хрящеватым носом. Некрасивость врачихи не гарантировала ее знаний, и все-таки несколько успокаивала. Ожидающие очереди разом повернули к ней головы, но она, не глядя ни на кого, заспешила в глубь коридора. Возвратилась минут через пять, семеня впереди грузного мужчины в расстёгнутом белом халате. И началось новое ожидание. Через какое-то время Владимир Иванович обратил внимание, что раздражённый ропот сидящих вдоль стены полностью исчез, и его беспокойство стало ещё сильнее.