Восхождение - Анатолий Михайлович Медников

переживания. Может быть, поэтому он и забыл надеть на пиджак свою недавно полученную Золотую Звезду.

— Что же ты без Звездочки? — удивился парторг Владимир Павлюк, когда одновременно со мною подошел к Владимиру Ефимовичу.

— Ну, ребята, я же с работы, вышли там уже на третий этаж, надо было пошуровать кое-где, завтра ко мне людей привезут, — сказал Копелев, и не то чтобы извиняясь и оправдываясь, а просто объясняя, почему он в своей «рабочей форме», а не в «парадной», как он выразился.

— Да ты что? Это же Всесоюзный семинар! Как же так? — Павлюк был огорчен и недоуменно развел руками.

— Ну вот так, ребята, я прямо с работы, — повторил Владимир Ефимович.

Копелев выступал интересно. Речь человека, опирающегося на непреложные факты, говорящего «дело», всегда будут слушать, независимо от того, читает ли он речь, заранее обдуманную и написанную, или же импровизирует на трибуне.

И хотя выступления всех докладчиков были заранее отпечатаны и розданы участникам семинара, они не убавили интереса к речи Копелева. Не только потому, что оратор, увлекаясь той или иной мыслью, часто «уходил от текста», но еще и потому, что всякому интересно сопоставить вызывающее уважение дело с психологическим обликом того, кто это дело совершил. Копелев как бы между прочим сказал в своей речи:

— У нас в комбинате двадцать бригад, и в работе они отличаются друг от друга ненамного.

В тексте этой фразы нет. Я уверен, что Владимир Ефимович произнес ее, почувствовав настоятельную потребность отдать дань справедливости всем своим товарищам. Разве только его бригада, нет, все бригады в комбинате монтируют девятиэтажные дома за тридцать два рабочих дня, таков общий график, и это примерно в два с половиной раза быстрее, чем предусматривается нормами Госстроя СССР.

Слушая Копелева, я подумал тогда еще и о том, что можно потратить много слов, рассказывая о моральном климате, сложившемся в бригаде, а можно произнести предельно кратко: «От нас не уходят!» И этим выражено все!

Да, не уходят, и уже в течение девяти лет существования бригады, разумеется, за исключением тех случаев, когда молодых забирают в армию или же когда монтажники, совмещая работу с учебой, становятся затем мастерами, прорабами.

Копелев рассказал об интересной, демократической инициативе — кандидатуру каждого желающего работать обсуждают в коллективе бригады.

— Мы должны знать, с кем будем работать, какого человека берем в свою семью, — произнес Копелев.

Потом добавил, что за последние два года в бригаде не было ни прогулов, ни случаев пьянства, ни других нарушений производственной и общественной дисциплины.

Семинар Копелева стал, несомненно, школой коллективного опыта не только одной бригады, а всех трех домостроительных комбинатов, дающих примерно 40 процентов того, что возводит Главмосстрой.

Совершенно естественно, что, говоря о Копелеве, Злобине, Суровцеве, Сергачеве, Затворницком, Панине, Капустине — золотом фонде Главмосстроя, на семинаре вспомнили и о том, что в 1974 году исполнилось двадцать лет жизни и самому Главмосстрою, могучей строительной организации, сумевшей за это время переселить в новые квартиры 5 миллионов человек, или 80 процентов населения Москвы.

Юбилей Главмосстроя прошел как-то уж очень скромно, мало кем замеченный. А ведь, если вдуматься, то, что сделала армия московских строителей, — грандиозно!

Я думал об этом, сидя на семинаре. Не слишком ли много забот мы перекладываем на долю наших потомков? Да им и труднее будет, чем нам, рассказать о героях этой на наших глазах все более величественно развертывающейся строительной эпопеи. Где увлекательные, правдивые, масштабные писательские книги, достойные подвига создателей современной Москвы? Да их и почти нет, таких книг, и это ли не укор нам, писателям, живущим в столице, в новых домах, кварталах, районах!

В Старой Буде

Мне довелось еще раз побывать у строителей Будапешта. Теперь — в августе семьдесят четвертого года.

Нынешний грандиозный «строительный фронт» всех социалистических стран с его многими чертами индустриального тождества, с многими общими тенденциями развития и вместе с тем со всей яркой гаммой национального своеобразия и многообразия в методах, приемах, организации труда именно на берегах Дуная выражен, как мне представляется, особенно ярко и примечательно.

И это не только мое мнение. Такова логика и убежденность самих венгерских строителей, знакомых с практикой массовой застройки Берлина, Праги, Бухареста, Софии, Белграда и других столиц.

Четыре года, отделившие первую поездку от второй, дали мне возможность взглянуть на новый Будапешт уже во временной перспективе. С четырехлетней дистанции рельефнее чувствуешь динамику градостроительства.

Но самое главное в моем повествовании — это портреты людей рабочего класса, их судьбы, характеры. Когда вновь приезжаешь на знакомые стройки, заводы не только в своей стране, но и за рубежом, то лучше узнаешь новых друзей, яснее представляешь себе закономерности их рабочей жизни.

И тогда видишь, что на всем этом, а не только на сравнимых с советским опытом методах строительства, лежит все та же характерная печать коренной похожести и частых различий, глубокого единства и неповторимого своеобразия.

О бригаде Клауса Шебетшена я слышал еще в семидесятом году. Однако нам не удалось тогда встретиться. Но я знал, что Клаус работал в Келенфельде.

Келенфельд — я уже писал об этом — украшение Будайской стороны города. Из Пешта дорога ведет сюда по мосту Эржебет через Дунай, в обход горы Геллерт, увенчанной старинной Цитаделью.

Эта белостенная каменная крепость была выстроена в середине прошлого века большей частью принудительным трудом венгерских солдат. В те времена пушки крепости охраняли «спокойствие» столицы. Однако затем гарнизон из крепости был выведен, и крепость пустовала до заключительных месяцев второй мировой войны, когда тут весной 1945 года с отчаянностью обреченных держались окруженные части гитлеровцев.

И не случайно, что именно здесь, перед крепостью, высится знаменитая статуя Свободы. Она установлена в честь Советской Армии через два года после освобождения Будапешта.

Статуя Свободы хорошо видна со всех улиц Келенфельда. И в этом тоже есть своеобразная символика. Ибо район в теперешнем виде родился уже после освобождения, вытянувшись между склонами горы Геллерт и Дунаем рядами десятиэтажных типовых домов. Келенфельд как бы обрамлен оправой из лесистых и крутых склонов. Именно с высоты Цитадели, с площадки перед памятником Свободы, особенно рельефно просматривается просторная планировка, светлые ряды десятиэтажных прямоугольников, широкие, отлично обустроенные, площадки внутриквартальных интерьеров.

В семьдесят четвертом Келенфельд уже только