Мифология. Бессмертные истории о богах и героях - Эдит Гамильтон

Наутро Телемах отправился первым, а через какое-то время за ним последовали Одиссей с Евмеем. Вот и город, вот и дворец. Через двадцать долгих лет Одиссей наконец переступил порог родного дома. При виде его старый пес, лежавший у дверей, поднял голову и навострил уши. Это был Аргус, которого Одиссей сам растил для охоты перед отъездом на Троянскую войну. Несмотря на двадцатилетнюю разлуку, пес сразу узнал хозяина и завилял хвостом, но из-за немощи не сумел даже подползти поближе. Одиссей украдкой утер слезу. Подойти к Аргусу он не решился, чтобы не вызвать подозрений у свинопаса, и, едва хозяин прошествовал в зал, старый пес испустил дух.

Разомлевшие после очередного пиршества женихи томились от скуки, как вдруг на пороге появился нищий старик. Забавы ради они принялись зубоскалить над бродягой, просившим подаяния. Одиссей с терпеливой покорностью сносил все насмешки. Наконец один из наглецов, самый злобный и необузданный, разъярившись, ударил его, то есть посмел поднять руку на странника, нуждавшегося в еде и приюте. Пенелопа, услышав о таком беззаконии, заявила, что сама поговорит с обиженным, но сперва решила наведаться в зал. Она хотела увидеть Телемаха, а кроме того, было бы нелишним показаться на глаза женихам. Пенелопа не уступала сыну в благоразумии. Если Одиссей мертв, ей, конечно, остается только одно — выйти за самого богатого и самого великодушного из претендентов. Незачем остужать их пыл. Пусть продолжают тешить себя надеждой. К тому же у Пенелопы созрел один многообещающий план. Изящно прикрыв лицо покрывалом, она в сопровождении двух служанок спустилась из своей опочивальни в зал. Царица выглядела так пленительно, что у всех при виде ее загорелись глаза. Женихи, встав со своих мест, принялись наперебой восхвалять Пенелопу, но та скромно отвечала, что вся ее красота давным-давно увяла от горя и забот. Сейчас она пришла к ним с важным, серьезным разговором. Уже ясно как день, что муж ее исчез безвозвратно. Почему бы им в таком случае не добиваться ее благосклонности по всем правилам, как подобает сватать состоятельную женщину из знатной семьи, преподнося ей щедрые дары? Женихи с воодушевлением откликнулись на это предложение и тотчас послали своих гонцов за дорогими подарками. Во дворец быстро доставили множество прекрасных вещей, среди которых были и пеплосы тонкой работы, и драгоценные украшения, и золотые цепи. Служанки унесли подарки наверх, и царица, чрезвычайно довольная, степенно удалилась к себе.

После этого она велела привести нищего старца, с которым так дурно обошлись женихи. В ответ на учтивые расспросы царицы Одиссей принялся рассказывать, как встретил ее мужа по пути в Трою, и Пенелопа, слушая, рыдала. Как ни жаль ее было Одиссею, он не раскрылся перед ней, оставаясь внешне бесстрастным. За беседой она совсем забыла о своих обязанностях хозяйки дома, а потом, спохватившись, позвала старую кормилицу, Евриклею, которая когда-то нянчила Одиссея, и поручила ей вымыть гостю ноги. Одиссей встревожился, вспомнив про шрам над коленом, полученный еще в отрочестве во время охоты на дикого кабана. Вдруг Евриклея его узнает? Она действительно узнала и в смятении резко выпустила ногу старца — та, падая, перевернула таз с водой. Ухватив Евриклею за руку, Одиссей прошептал: «Раз внушил тебе бог и ты обо всем догадалась, / То уж молчи! И чтоб дома никто обо мне не проведал!» Кормилица пообещала держать язык за зубами, и Одиссей ушел. На ночлег его устроили в сенях, но заснуть он не мог, ломая голову над тем, как ему разделаться с этим сборищем нечестивцев. В конце концов Одиссей напомнил себе, что в пещере циклопа Полифема ему приходилось куда хуже, но если Афина поможет, то с предстоящим испытанием он тоже успешно справится. С этой мыслью Одиссей заснул.

Наутро женихи вновь собрались в зале, обнаглевшие и распоясавшиеся пуще прежнего. Вальяжно, ни в чем себе не отказывая, принялись они за обильное угощение, не подозревая, какой кровавый пир готовят им богиня и многострадальный Одиссей.

Тем временем у Пенелопы, не ведающей об этих планах, родилась собственная задумка, которую она вынашивала всю ночь. Поутру царица отправилась в кладовую, где среди многих сокровищ хранились большой лук и набитый стрелами колчан. Лук принадлежал Одиссею, и натянуть его мог только он один. И вот теперь, с луком и стрелами в руках, Пенелопа спустилась в зал к женихам. «Слушайте все вы, мои женихи благородные… / Готова / Быть я ценою победы. Смотрите, вот лук Одиссеев; / Тот, кто согнет, навязав тетиву, Одиссеев могучий / Лук, чья стрела пролетит через все (их не тронув) двенадцать / Колец[257], я с тем удалюся из этого милого дома…»[258] — объявила она. Телемах, сразу догадавшись, что им с отцом это только на пользу, поспешил подыграть: «…Пора начинать нам свой опыт; берите / Лук Одиссеев и силу свою окажите на деле. / Я ж и себя самого испытанью хочу здесь подвергнуть. / …удастся мне лук натянуть и стрелою все кольца / Метко пробить…»[259] С этими словами он выставил топоры в одну линию, выровняв по шнуру, а потом взял лук и, напрягая все силы, стал натягивать. И возможно, справился бы, не подай ему Одиссей незаметно для остальных знак прекратить. После него по очереди начали пробовать и женихи, но лук оказался слишком тугим для них, даже самому сильному не удалось хотя бы немного его согнуть.

Уверенный, что с луком не совладает никто, Одиссей покинул состязание и вышел во двор, где свинопас разговаривал с пастухом, человеком не менее надежным, чем он сам. Этим двоим Одиссей, нуждавшийся в соратниках, признался, кто он, и в доказательство показал шрам на ноге, который в свое время оба видели не раз. Узнав царя, они залились слезами радости, но Одиссей поспешно их утихомирил. «Будет вздыхать вам и плакать… / Ты же, Евмей богоравный, мой лук понесешь через залу, / Прямо ко мне подойдешь и отдашь мне. А женщинам скажешь, / Пусть они тотчас запрут все двери от комнат служанок. / Ты ж на воротах двора, Филоитий божественный, крепкий / Засов задвинешь, веревкой его закрепивши немедля»[260]. Одиссей направился обратно в зал, пастух со свинопасом — за ним. Когда они вошли, последний из состязавшихся женихов как раз провалил свою попытку. «Дайте, однакоже, гладкий мне лук, чтобы мог испытать я / Руки и силу мою, чтобы мог я увидеть, жива ли / Сила, какою когда-то полны были гибкие члены, / Или ее уж во мне погубили нужда и скитанья», — попросил Одиссей. По толпе женихов прокатился возмущенный ропот. Негоже какому-то нищему чужеземцу касаться царского лука, кричали они. Но Телемах заявил сурово, что решать, кому касаться отцовского оружия, а кому нет, будет только он, и велел Евмею подать лук старцу.

Все напряженно смотрели, как он берет лук в руки и оглядывает со всех сторон. Без всякого усилия, словно искусный музыкант, закрепляющий струну на колке лиры, Одиссей согнул лук и натянул на нем тетиву. А потом взял стрелу, приложил к луку и, не вставая с табурета, пронзил ею все двенадцать отверстий. Через мгновение он одним прыжком оказался у двери. Телемах встал плечом к плечу с отцом. «Ну наконец-то!» — грозно воскликнул Одиссей и снова выпустил стрелу. Она ударила точно в цель — один из женихов замертво рухнул на пол. Прочие вскочили в ужасе. Оружие! Где? В зале ни меча, ни щита, ни копья. Стрелы тем временем свистели беспрерывно, и каждая сражала кого-то из толпы. Телемах стоял на страже в дверях, оттесняя длинным копьем от выхода всех, кто рвался наружу, надеясь спастись бегством или напасть на Одиссея со спины. Пока нечестивцы держались кучей, разделываться с ними было легко, лишь бы хватало стрел. Женихи падали, не имея возможности отбиться. Но и опустевший царский колчан преимущества им не обеспечил, потому что Афина, явившаяся принять участие в великой битве, отклоняла все направленные на Одиссея удары. Его блестящее копье меж тем не знало промаха: тут и там раздавался страшный треск раздробленных черепов, пол заливали потоки крови.