Богиня - Маргарет Пембертон

Когда Александру исполнился год, Паулос вернулся к концертной деятельности и взял с собой жену и ребенка. «Таймс», «Монд» и «Фигаро» часто публиковали снимки семьи Хайретис, приезжавшей в Лондон, Париж или Рим на выступления Паулоса. Они путешествовали налегке, без обычной в таких случаях шумихи. Валентина сама несла Александра, вежливо, но решительно отказываясь давать интервью. Зимой они уезжали в Швейцарию кататься на лыжах, и там, в горах, Александр сделал первые неверные шаги. Летом они вернулись на Крит и часто приглашали в гости родных и друзей Паулоса, а по вечерам сидели с деревенскими жителями в таверне и шли домой, обнявшись, по берегу, залитому лунным светом.

Интерес публики к Валентине не угас, несмотря на то, что она вот уже третий год как не снималась. Голливудские продюсеры неустанно пытались залучить ее обратно, но Валентина неизменно повторяла, что никогда не вернется в Голливуд и с кино покончено навсегда.

Теперь во время их нечастых приездов в европейские столицы Александр ковылял рядом, принимая как должное внимание, уделяемое родителям. Нетерпеливо отбрасывая со лба темную прядь, он называл себя Скандером и требовал, чтобы ему тоже дали забавную штучку со вспышкой, которая так громко щелкает.

Паулос все больше времени посвящал сочинению музыки, находя особенную радость в этом новом витке своей карьеры, особенно когда его стали именовать в прессе «Паулос Хайретис, композитор и пианист». Его слава росла, и Валентина была полна гордости за мужа.

Александр хорошо знал английский, греческий, немного французский и критский диалект, который даже Паулос понимал с трудом. Последнему тот научился у садовника.

– Пора подумать о школе, любимая, – не раз повторял Паулос, но Валентина только качала головой и твердила, что еще слишком рано. Паулос смеялся, зная, что никакая сила на земле не разлучит Валентину с ее любимым Сканде-ром. Когда он подрастет, придется поселиться в Лондоне или Женеве, где малыш сможет посещать хорошую дневную школу.

Лето тридцать восьмого они провели на Крите. В Европе уже шла война, и сочинение музыки стало основным занятием Паулоса – он практически не давал концертов.

Прочитав последние прибывшие из Англии газеты, Паулос мрачно нахмурился. Муссолини с каждым днем становился все агрессивнее, а Гитлер захватил почти всю Восточную Европу. Крит больше не был безопасным местом для его жены и ребенка.

В открытое окно он видел, как они играют: Валентина бросала ярко-красный мяч, а Александр со смехом бежал за ним – сильный, крепкий мальчонка, с блестящими темными глазами и вечно растрепанными волосами. Будь он его родным сыном, Паулос не мог бы любить его больше.

Он нерешительно поднялся, и цветы, стоявшие в вазе на пианино, задрожали от толчка. Розовые анемоны, бумажно-белые гроздья нерагулы, высокие фиолетовые дельфиниумы, пестрые, похожие на тюльпаны рябчики. Валентина собирала их каждое утро, отправляясь вместе с Александром к подножию Белых гор.

В Нью-Йорке нет рябчиков и дельфиниумов, и Паулос знал, что Валентина будет возмущена самой мыслью о разлуке. С тяжелым сердцем он направился через сад к берегу.

Александр увлеченно гонялся за волнами. Валентина сидела на песке, обняв колени, и сверкающими от удовольствия глазами наблюдала за сыном. Тяжелые волосы были зачесаны назад и скреплены массивными черепаховыми гребнями. За все годы, проведенные вместе, Паулос так и не привык к красоте жены.

– Нам следовало назвать его Посейдоном[20]. Он лучше чувствует себя в воде, чем на суше, – заметил Паулос, устраиваясь рядом с женой и обнимая ее за плечи.

Валентина повернула голову. В глазах мужа светилась неприкрытая любовь, восхищение, не померкшее с годами, доброта и сострадание, бывшие неотъемлемой особенностью его характера. Она полюбила его глубже и сильнее, чем это казалось возможным. Почти с первой встречи она распознала в Паулосе неподдельные великодушие и нежность. И талант. Судя по взглядам других женщин, ей завидовали как жене Паулоса Хайретиса, пианиста и композитора. Высокий, стройный, тонкокостный и изящный, он отличался не поверхностным обаянием, светским лоском, которые можно при надобности отбросить, как маску, а искренним интересом к людям.

Лицо мужа внезапно стало серьезным, и Валентина почувствовала укол тревоги.

– Новости из Афин не слишком хорошие, Валентина. Думаю, нам лучше покинуть Крит.

– Но почему? – охнула она. – Каким образом происходящее в Европе может затронуть Крит?

– Уже затронуло, любимая. Джон Пендлбери, археолог, много лет работавший на Крите, был задержан местным полицейским по обвинению в шпионаже.

– Но это сущий вздор!

– Знаю. Очевидно, Пендлбери пришел в такое негодование, что предложил полицейскому позвонить королю и британскому консулу, чтобы установить его личность. Полицейский рассудил, что звонок будет стоить двадцать пять драхм и дешевле отпустить Джона, – улыбаясь закончил Паулос.

– Значит, все обошлось, – облегченно вздохнула Валентина.

– Да, в этом случае. Но подобная история лишь показывает, как могут обернуться дела. Введены валютные ограничения, и из страны невозможно выслать деньги. Муссолини жаждет крови, а что касается Гитлера…

Паулос выразительно пожал плечами.

– Но куда мы поедем? Если Англия вступит в войну с Германией, для Александра там будет небезопасно. А если Италия захватит Грецию, мы не сможем вернуться в Афины.

Глаза Паулоса потемнели.

– Остается только Америка, Валентина.

– Нет!

Америка была прошлым, и Валентина не желала, чтобы старые призраки тревожили вновь обретенное счастье. Но Паулос нежно сжал ее руку.

– Если положение в Европе ухудшится, у нас просто не будет другого выхода. Вам с Александром придется уехать в Америку, пока это еще возможно.

Александр подбежал к ним и бросил на колени матери крохотного сопротивляющегося краба.

– Смотри, мама, какой красивый!

Но на этот раз Валентина, не обращая внимания на сына, что бывало крайне редко, напряженно уставилась на мужа.

– Только я и Александр? – потрясенно спросила она. Паулос осторожно взял полузадушенного краба.

– Александр, немедленно брось его в воду! Крабы не любят сушу.

Александр, расставив крепкие ноги, недоуменно смотрел на родителей. Он принес им нечто необыкновенное, а они даже не желают полюбоваться его находкой!

Подбородок мальчика подозрительно задрожал, однако он без единого слова поднял краба и направился к морю, гордо расправив плечи. В эту минуту он, как никогда, напоминал уменьшенную копию Видала.

– Если итальянцы вторгнутся в Грецию, я должен сражаться, Валентина. Греция – моя родина. И я не намереваюсь прикрываться своей профессией и бежать в Америку.