Вельяминовы. За горизонт. Книга 2 - Нелли Шульман

– В Мон-Сен-Мартен я поду, но не дальше. Мама должна оправиться. Дядя Мишель не оставит свой пост. Хана взрослая, но все равно она живет дома, и остается еще Пьер… – чмокнув его в щеку на пороге квартиры, Хана деловито распорядилась:

– Иди к тете Лауре, она в спальне. Обед готов, я всех покормлю… – Джо надеялся, что сестра и сама поест:

– Она еще похудела. Живет, как ее ментор, Момо, на кофе и сигаретах… – дальше молчать было нельзя. На щеках Маргариты играл нежный румянец, голубые глаза заблестели. Девушка поднялась. Джо невольно прижал к себе портфель с ее письмами:

– Она ждет, что я сделаю предложение, – понял юноша, – в последних весточках я прямо обо всем говорю. Но я не имею права, после Нагасаки. Нельзя заставлять Маргариту страдать. Она набожная католичка, она никогда не избавится от ребенка, каким бы он ни был. И ребенок… – Джо дернул щекой, – лучше вообще не родиться, чем появиться на свет таким, как малыши в Японии… – Маргарита шагнула к нему:

– Джо, милый… – она запнулась, – с тетей Лаурой сейчас все в порядке, она спит… – Джо велел себе:

– Хватит тянуть. Надо один раз все сказать, и больше ничего не обсуждать… – он откашлялся: «Спасибо. Маргарита, нам надо поговорить».

Тонкие пальцы сорвали шкурку с апельсиновой дольки. Хана понизила голос:

– Пьер побудет с тетей Лаурой. Он позовет меня, если что, я ему помогу… – после ремонта просторную кухню на набережной Августинок тоже отделали португальской плиткой. На мраморной столешнице лежал одинокий апельсин. Рядом в пепельнице дымилась сигарета. Джо, в джинсах и теннисной рубашке, прислонился к фасаду выбеленного дуба. Брат пил сваренный Ханой эспрессо:

– В Японии такой кофе можно получить только в дорогих отелях, – усмехнулся он, – но я купил подержанную кофеварку, когда снимал квартиру с другими студентами. На американский манер, но кофе у меня получался… – Хана бросила взгляд на его смуглые, мускулистые руки:

– Ты поздоровел. Что, шахта не механизирована… – брат поднял бровь:

– Нет смысла. Через лет пять угольное производство на Хоккайдо закроют. Запасы слишком маленькие, добыча нерентабельна… – Хана прожевала апельсин:

– В Мон-Сен-Мартене тоже так… – она не хотела напрямую спрашивать о Маргарите:

– Они с Виллемом сегодня улетают в Рим. Дядя Мишель поехал их провожать, но Джо остался в квартире. Он вообще избегал Маргариты, и точно не сделал ей предложения… – лицо брата было спокойным. Хана опасалась, что ей не удастся ничего узнать даже обиняками:

– Джо всегда был скрытным. Этим он похож на тетю Лауру. Пьер пошел в дядю Мишеля, у него душа нараспашку… – вчера, проходя по коридору, она услышала растерянный голос подростка:

– Джо, но мама оправится… – Пьер шмыгнул носом, – почему с ней такое случилось… – дверь в комнату не прикрыли. Брат обнимал Пьера за плечи:

– Оправится, милый… – мягко отозвался Джо, – это из-за войны. Мама увидела кого-то на набережной, решила, что за ней следят беглые нацисты… – Пьер угрюмо отозвался:

– Когда я вырасту, я буду искать беглых нацистов, как тетя Марта. Мы их найдем и призовем к суду… – он подобрался ближе к Джо:

– Ты будешь приезжать из Мон-Сен-Мартена… – брат кивнул:

– Каждые выходные. Не волнуйся, к осени мама встанет на ноги… – отобрав у Ханы сигарету, брат затянулся:

– Много куришь. У тебя круги под глазами, тебе надо высыпаться. Мон-Сен-Мартену ничего не грозит, они сидят в сердце крупнейшего угольного бассейна Европы. Но я сказал Виллему… – Джо слегка запнулся, – что одного сталелитейного завода мало, надо открывать второй. Еще лучше производить оружие или лекарства, как делает «К и К»… – в разговоре с Джо кузен покачал головой:

– Оружие вряд ли. Я не хочу, чтобы компания таким занималась. Насчет лекарств или второго завода, я подумаю. В любом случае, сначала надо вернуться из Конго… – кузен ехал инженером на карьеры в Медный Пояс:

– Маргарита будет недалеко от меня, – он испытующе взглянул на Джо, – то есть, по тамошним меркам недалеко… – Джо скрыл вздох:

– Он тоже заводит разговор о Маргарите, а мне еще предстоит работать в Мон-Сен-Мартене. Меня помнят в поселке, шахтеры надеялись на свадьбу… – он, правда, ожидал, что дядя Эмиль не станет его расспрашивать:

– Дядя Мишель тоже не заводил разговора о Маргарите. Он озабочен тетей Лаурой, но старики вообще деликатные люди, несмотря на войну, на партизанское прошлое. И я не буду жить в доме Маргариты… – Джо чувствовал странное облегчение. Услышав о его планах снять комнату, в поселке, Тиква удивилась:

– У нас особняк в три этажа, всем хватит места… – Джо церемонно ответил:

– Такое не принято. Кюре не понравится, что молодая девушка делит дом с неженатым юношей… – Тиква фыркнула:

– Ты родня. Человек скоро полетит в космос, а ты рассуждаешь словно бабка из вдов шахтеров. Такие у нас ходят на кружок вязания в клуб. Только и слышно, что бла-бла-бла… – она смешно подвигала пальцами, – у девчонок короткие юбки, парни ездят в Льеж за выпивкой, и все вместе пропускают мессы. Словно они сами не пропускали до первой войны… – Джо подумал:

– Я тоже тогда пропустил мессу, в Нагасаки. Пропустил, и познакомился с ней. Но Хане о таком рассказывать нельзя… – он допил кофе:

– Что насчет тебя… – Джо повел рукой, – свидания, молодые люди? Аарон Горовиц здесь гостил, вы с ним подружились… – Хана уставилась на парижские крыши. Окно кухни выходило на противоположную сторону набережной:

– Подружились, – неожиданно грустно отозвалась она, – а на свидания у меня нет времени… – сестра взглянула на часы:

– Скоро приедет Тиква из Консерватории, и я отправлюсь на занятия. Нам придется репетировать здесь, по времени мы никак не совпадаем. Пьер или ты посидите с тетей Лаурой… – сестра с Тиквой готовили камерный спектакль по «Дневнику» Анны Франк:

– Аарон нас режиссирует… – Хана поднялась, – мы надеемся через пару недель представить прогон месье Андре, в Театре Ателье. Тиква играет Анну Франк в Амстердаме, а я в концлагере… – она помолчала, – нацисты бы меня тоже туда отправили… – закатав рукава черной рубашки, она добавила:

– Сейчас мы спектакль не покажем, скоро время каникул, но Тиква приедет в Париж на Рождество. Пойду, сменю Пьера у тети Лауры… – апельсин остался недоеденным. Дверь закрылась, Джо вымыл чашку:

– Она меня не спрашивала насчет Японии. Да и что спрашивать? Хана знает, что она хибакуси, что на родине мы вечно останемся париями… – Джо опоздал на мессу в собор Нагасаки из-за задержки поезда. Добравшись до церкви, он натолкнулся в вестибюле на женщину средних лет, в почти монашеском, строгом платье. Она вешала на щит объявление с просьбой о помощи для сиротского приюта. Джо закрыл глаза:

– Мы разговорились, она заметила, что я тоже перенес бомбардировку… – Мичико-сан мимолетно коснулась его руки:

– Я узнаю таких, как мы, по взгляду, Йошикуни-сан… – женщина, вдова погибшего в сорок пятом году офицера, тоже носила титул:

– Мы с ней посчитали. Она моя кузина в шестом колене, через бабушку, мать папы… – Мичико-сан, ставшая в крещении Марией, не принимала обеты, но вела монашескую жизнь в миру:

– Я из богатой семьи, – тихо сказала она, – единственная дочь, а мой муж был единственным сыном. На приют мне хватает средств… – она повела рукой в сторону объявления, – но благотворящий, как учит нас Иисус, дает взаймы Господу… – в сентябре сорок пятого года Мичико-сан, пережившая бомбардировку, родила сына:

– Мой муж приезжал в отпуск, – она помолчала, – в начале года. В феврале его сбили, то есть он совершил таран. Он летал в отряде камикадзе. Потом я поняла, что жду ребенка… – приют занял хорошо известные Джо здания в горной деревне, неподалеку от города:

– Именно отсюда дядя Меир нас увез в августе… – он стоял в своей бывшей спальне, – здесь я бегал на футбольное поле, рисовал мост на реке… – Мичико-сан наклонилась над подергивающимся, исхудавшим ребенком, с изуродованным опухолью лицом:

– Мой мальчик умер у меня на руках, – неслышно сказала она, – у него был порок сердца,