Читающая по цветам - Элизабет Лупас

Откуда ему было знать, что утром я уже пыталась заняться цветочной магией, но у меня ничего не вышло. Цветы покинули меня. Откуда ему было знать, что я все равно буду всем сердцем и всей душой молиться Зеленой Даме всякий раз, когда он будет прикасаться ко мне.

Больше я ничего не сказала. На сегодня я посеяла достаточно семян сомнения. Я допила вино, превратила себя в затейливую механическую куклу без чувств, без страхов, и вновь сняла с себя одежду.

Девять дней спустя – я знала, что их было именно девять, потому что считала их, один безрадостный день за другим – Рэннок Хэмилтон принес мне придворное платье: корсаж и рукава, нижнюю и верхнюю юбки, все, сшитое из темно-синего бархата с разрезами, отделанными внутри бледно-бирюзовым шелком. Бархат был расшит золотыми нитями, жемчугом и горным хрусталем; к платью прилагался головной убор из такого же синего бархата, с вышивкой из крошечных жемчужин в форме значка – символа Грэнмьюара, и длинное прозрачное покрывало – такое же носила и королева.

Придворный наряд означал, что мне придется возвратиться ко двору.

– Где вы взяли деньги, чтобы все это купить?

– Я не какой-нибудь нищий, – отвечал он. – В Кинмилле у меня есть стальной ящик, полный золота.

«Вероятно, награбленного», – подумала я.

– Когда вы возьмете меня ко двору?

Он посмотрел на меня и ухмыльнулся. Он отлично знал, что для меня это будет мукой, и предвкушал мое унижение.

– Завтра, – ответил он. – И я ожидаю, что ты будешь радостно улыбаться королеве и скажешь ей, что я лучший из мужей.

В маленькую комнату, где королева обычно ужинала, нас проводил граф Роутс.

– Мадам, – торжественно сказал он, – позвольте мне представить вам родича моей жены мастера Рэннока Хэмилтона из Кинмилла и его супругу Марину Лесли, дочь и наследницу Патрика Лесли из Грэнмьюара.

Я посмотрела королеве прямо в глаза. «Я не выкажу страха, и я не выкажу почтения, и я никому не дам увидеть стыд и душевную муку, от которых у меня по всей коже ползали мурашки, пока все в комнате глазели на меня».

Королева улыбнулась.

– Добрый день, мастер Рэннок, – сказала она. – Добрый день, Марианетта.

Рэннок Хэмилтон поклонился. Он побрился и подстриг волосы и купил новую одежду также и для себя. Он еще не успел обносить новое платье, и оно пока не село по фигуре. Двигался он, как дикий зверь: волк или дикий кот – и в каждом его движении сквозила хищная грация, сдержанная сила и вместе с тем – опаска.

– Добрый день, мадам, – сказал он.

Я сделала реверанс, и мои синие бархатные юбки раздулись колоколом. Я не наклонила головы и продолжала неотрывно смотреть в глаза королевы.

– Добрый день, мадам, – промолвила я.

– Как вам супружеская жизнь?

Рэннок Хэмилтон ничего не ответил. Вероятно, ему не приходило на ум ничего, что можно было бы сказать в благовоспитанном обществе. На мгновение стало тихо, потом я вымолвила:

– Все так, как вы и представляли себе, мадам.

Первый шок от унижения прошел. Я его пережила. Мало-помалу я начала поглядывать на остальных придворных, собравшихся в комнате.

Справа и слева от королевы стояли Никола де Клерак и какой-то низкорослый, смуглый, черноволосый человечек – я уже встречала его при дворе, но не могла припомнить его имени. Взгляд Нико был опущен – он смотрел на лютню, которую держал в руках, и сосредоточенно перебирал ее струны. Я не могла взглянуть ему в лицо; вместо этого я смотрела на его гладкие, загорелые руки, руки придворного с аккуратно подстриженными, до блеска отполированными ногтями, уверенно и вместе с тем легко касающиеся струн лютни. Я мысленно возблагодарила Зеленую Даму за то, что он не смотрит на меня. Я бы не вынесла, если бы в эту минуту он поднял взор и посмотрел мне в глаза. Понимал ли он это? Подозреваю, что да.

В удобном резном кресле у огня восседал граф Морэй. В его глаза мне было посмотреть легче, потому что я ненавидела его, а он ненавидел меня. Ненависть придала мне сил.

За спиной королевы стояли Мэри Битон, Мэри Флеминг и Эгнес Кит, графиня Морэй.

Со мной будет все в порядке. Я смогу это вынести. Пока Нико не смотрит на меня, я смогу вынести все.

– Я не желаю присутствовать на суде над графом Хантли, – сказала королева.

По-видимому, она продолжила беседу, прерванную нашим появлением. Рэннок Хэмилтон схватил меня за предплечье, стиснул его так, что всю мою руку пронзила жгучая боль, и оттащил меня в сторону.

– Он умер еще в ноябре прошлого года, – гнула свое королева. – С какой стати его бедное тело должно лежать в гробу на виду у суда? И не уверяйте меня, будто оно не смердит, как бы хорошо ни поработали над ним ваши бальзамировщики.

– Такова шотландская традиция, – ответил граф Морэй. Я вошла в комнату, когда их спор был уже в разгаре, и от меня не укрылось, что терпение графа на исходе. – Пэр королевства, которому грозит лишение гражданских и имущественных прав, должен сам предстать перед теми, кто его обвиняет.

– Предстать? Да он же умер, он мертв! Он не может ни перед кем предстать! Я открою сессию парламента и произнесу прекрасную речь, но на суд я не останусь. Что вы на это скажете, сьёр Нико? А вы, синьор Дави? Как вы считаете – следует ли вынуждать королеву сидеть лицом к лицу с разлагающимся трупом?

Синьор Дави? Ну конечно, Давид Риччо. Как-то раз я слышала, как Рэннок Хэмилтон поносил его – еще один чужеземец, еще один католик, который будет поощрять королеву в ее еретических верованиях и обрядах – иные шушукались, что он ни много ни мало агент папы. Еще один чужеземец. Возможно, еще один наемный убийца из Летучего отряда, подосланный к шотландскому двору либо французами, либо англичанами, – а может быть, даже самим папой?

Он был низкоросл, черняв, с обезьяньим личиком и походил на маленькую грустную мартышку рядом со светлокожим, изящным и высоким Нико. Я удивилась, увидав, что он с королевой на короткой ноге, правда, говорили, что он очаровательный собеседник и к тому же певец, обладающий самым красивым басом, который только можно себе представить. Возможно, королеве нравился контраст между этими двумя мужчинами: Нико и Дави, как она их называла. Они были словно полночь и полдень, Вулкан[70] и Гелиос[71].

– Вас ни к чему нельзя принуждать, Sua Maesta[72], – сказал Давид Риччо. – Вы слишком прекрасны и утонченны, чтобы подвергаться столь неприятному испытанию.

– Однако с другой стороны, – промолвил Никола де Клерак, по-прежнему избегая смотреть мне в глаза, – поскольку вы – королева Шотландии, долг велит вам соблюдать традиции вашего народа. Помните, за тем, как вы правите Шотландией, наблюдает весь мир и примечает, как вы исполняете свои королевские обязанности.