Приют для списанных пилотов - Валерий Хайрюзов

Николай вышел во двор, нашел старое кострище, принес поленья и стал укладывать их шалашиком. Это, в прошлом такое привычное, занятие успокоило его, и незаметно он стал возвращаться в свое обычное состояние, когда он вот так же, бывало, с друзьями приезжал на Черную. Наловив рыбы, они разводили костер и варили уху. Не будь тех выборов, он, скорее всего, остался бы в Иркутске и по-прежнему приезжал бы сюда.

Из бани с пустыми ведрами выскочила Ольга, сказала, что Петр Яковлевич просит принести в бочку из речки холодной воды. Николай взял у нее ведра и пошел на реку. Что-то болтая, Ольга пошла рядом с ним. Сразу же за калиткой их обступила ночь. Но уже через минуту глаза привыкли к темноте, кроме близких звезд стал виден луг, ромашки и темные деревья на другой стороне реки.

— Ой, что это? — вцепившись ему в руку, шепотом воскликнула Ольга, показывая куда-то вперед. — Медведь?

Николай присмотрелся и увидел стоящую на лугу лошадь, чуть левее от нее копну сена.

— Да ты не пугайся, это деревенский коняга, — сказал он. — Медведи сюда редко заходят. К тому же сейчас они сытые. Ну разве что могут позариться на москвичку.

— Не пугай, я и так пуганая, — схватив его за рукав, сказала Ольга. — К тому же я невкусная, от меня духами и косметикой за версту несет.

— А он как раз таких и любит, — засмеялся Николай. — Задерет, мхом забросает и ждет, когда запашок пойдет.

Вода в реке оказалась не такой уж и холодной, попробовав ее ногой, Ольга решила искупаться.

— Чтобы был полный кайф, сначала надо как следует распариться, — сказал Николай. — Потом в воду, затем стакан водки — и в стог сена. И уж точно будешь здоров целый год. Никакая хворь тебя не возьмет. У вас там, в московских банях, одна имитация. Во-первых, нет такой чистой и мягкой воды. Мне почему-то всегда кажется, что московский воздух с одеколоном. Во-вторых, почти никогда не видно звезд. И в-третьих, нет сена.

— Сценарий что надо, — сказала Ольга. — Надо бы его утвердить.

Наносив воды, Николай разжег костер. Шура тем временем наладила на стол, и они, не дожидаясь, когда позовет в баню Гордеев, выпили по рюмке. Тот, выглянув из предбанника, сказал, что через пару минут можно будет заходить. Шура попросила Гордеева сыграть им что-нибудь на аккордеоне. Того второй раз просить было не надо. Он сходил на веранду, достал из футляра свой инструмент, смахнул с него невидимую пылинку, опробовал клавиши и в ожидании заказа притих.

— Петр Яковлевич, спойте нам «Дунайские волны», — сказала Шура, и Николай, вздрогнув, подумал, что зря наезжал на нее, все же она помнила тот вечер на Лене.

И Гордеев, сделав коротенькое вступление, запел. Но звучал вальс уже не так, как когда-то в Киренске или на Аляске, знакомые слова песни были наполнены для Николая особым смыслом. Вслед за аккордеоном тихо накатывали на него неведомые волны, картинки недавнего прошлого: он видел то спину идущего по тайге отца, то сидящую на табуретке и вяжущую ему шерстяные носки мать, затем почему-то крохотный пятачок Бугурусланского вокзала, где он учился в летном училище, кабину самолета, уходящие под самолетное крыло темные крохотные и забытые крыши северных российских деревень, ледяной мрамор прибрежных льдов в заливе Креста и Беринговом проливе, Аляску, фотографию Шелехова и самовар правителя Русской Америки Александра Баранова в музее Фэрбенкса, могилы русских добровольцев в Белграде и Сараеве, темные глаза краинских сербов в Книне, мат русских парней в Чечне…

— …Волны бегут за славянской судьбой, — напевал Гордеев, и вслед за ним все вместе, с единой славянской тоской в голосе, подпевали: — Кто сказал, что Дунай голубой…

— Вы отдыхайте, а я пойду прилягу, — посидев еще немного, с грустной усмешкой сказала Шура. — У меня завтра тяжелый день.

Костер уже прогорел, ночь стала темнее, звезды почти легли на макушки деревьев. Из печной банной трубы, подрагивая, вился алый дымок. Баня была натоплена, сценарий расписан по минутам. Говорят, все в жизни повторяется. Закутавшись в махровые полотенца, они бегом с Ольгой по ночи добежали до реки. Распаренные тела обожгла вода Черной. После были обещанный стакан водки, разлившееся по телу тепло и сладковатый запах свежескошенного сена. Где-то неподалеку, как ночной сторож, бродил конь, они слушали его бормотание и тихий шум воды. Романова была права, Ольга прилетела к нему и ни к кому больше. Он слушал ее торопливый шепот, смотрел в низкое звездное небо и все равно почему-то перед глазами стояла Шура.

Утром Шура не смогла запустить свою «тойоту». И даже познания в технике старого бортмеханика не помогли разобраться, что же произошло за ночь в ее чреве, почему заморская техника не желает везти гостей. Сказав, что все дело в электронике, Гордеев предложил поехать на его стареньком «Запорожце», предупредив, что он, конечно, не очень-то на ходу. Николай осмотрел его и решил, что на такой колымаге можно было дотянуть до города, но не до Байкала. Запустив двигатель, Порогов сел за руль. Шура ехать отказалась, сказав, что уже позвонила на работу и за ней приедет другая машина.

— Я вас постараюсь разыскать и свозить на Байкал, — сказала она.

Когда они отъехали от дачи несколько километров, их догнал огромный лесовоз — лаптежник. Обдав черной гарью выхлопных газов, неожиданно он подрезал им дорогу и сидящему за рулем Порогову оставался небольшой выбор: или лететь в кювет, или врезаться в КамАЗ. Тормозить было уже поздно, сзади, накрывая собой полнеба, на них юзом летел прицеп. В последний момент Николай, резко взяв руль влево, поднырнул в проем между колесами прицепа и самим КамАЗом. Ольга, закрыв глаза, вскрикнула, по крыше «Запорожца» грохотнул трос, и машина выскочила на противоположную от прицепа сторону. Лесовоз резко затормозил, но их машина была уже на свободной дороге.

— Идиот! — выругался Николай. — Ну я с ним сейчас разберусь.

Он остановил машину, пошел к КамАЗу. Облокотившись на руль и закрыв глаза, в кабине сидел пьяный шофер и не мог взять в толк, чего от него хочет Николай. Рядом с ним сидела испуганная женщина и прижимала к груди годовалого ребенка, который, хлопая синими глазами, смотрел на Порогова. Николай хотел выматериться, затем махнул рукой и пошел к «Запорожцу».

— Пьяный дурак, — сказал он Гордееву. — Нажрался и сел за руль. Сейчас это модно, набраться до чертиков, подирижировать немецким оркестром, страной поуправлять.

— Я думала, уже все, конец, — сказала Ольга.

— Когда мы в Москве ехали к тебе на дачу, мне казалось то же самое, — ответил Порогов. — Как видишь, все плохое передается.

Добравшись до города, Николай предложил заехать к своему другу детства полковнику Колокольцеву. Похожий на японского самурая, коротко стриженный, круглолицый полковник Колокольцев, не жалея голоса, честил своих подчиненных. Но, увидев бывшего народного избранника в неподобающей по статусу поцарапанной машине и рядом с ним красивую молодую женщину, он подтянул живот и, поздоровавшись, тут же дал команду механикам, чтобы те привели машину в надлежащее состояние. Механики осмотрели и подтянули ходовую часть, отрегулировали зажигание, заменили свечи и произвели общую профилактику. Кроме того, заправили баки и еще залили Гордееву пару канистр на дорогу. Колокольцев, узнав, что они собрались ехать на Байкал, сказал, что можно слетать туда на самолете.