Гибель "Курска". Неизвестные страницы трагедии - Владимир Шигин

За одним из столов в конференц-зале родственникам по списку выдают колбочки с водой, взятой с места гибели «Курска». Мужчина, скорее всего чей-то отец, говорит мне с нескрываемой горечью:

— Для нас эти колбочки — могилы наших сыновей, а потому их надо было делать ровно 118 и ни одной больше! Нельзя, чтобы их кто-то брал себе как сувениры! Это наши могилы, а не безделушки для показа гостям!

* * *

На верхнем этаже в комнате боевой славы трудится фотограф музея Северного флота Володя Раубе. Он переснимает из семейных альбомов фотографии для музея. Вдовы несут альбомы. Смотреть их очень тяжело. Со многими тут же знакомимся, беседуем. Женщины внешне выглядят уже спокойно, но заплаканные глаза и черные полукружья под ними говорят, что спокойствие это только на людях. Фотографии лежат стопками. Сверху каждой бумажка с написанной карандашом фамилией. В каждой стопке застывшие мгновения уже закончившихся жизней. Удивительно, но на фотографиях я почти не видел печальных лиц: все веселы, радостны и счастливы. Как мало им было отмерено! Может, именно поэтому они так жадно торопились жить и любить?

Один из столов в комнате боевой славы завален грудами телеграмм со всех концов страны. Читаешь и сам не замечаешь, как глаза становятся мокрыми. Сколько сострадания, сколько боли…

* * *

В центре Видяево скромный памятник легендарному подводнику Федору Видяеву, погибшему со своим экипажем в глубинах Баренцева моря. В цоколь памятника вмонтирована крышка торпедного аппарата с красной звездой и цифрой «1». На камне памятника высечены слова:

В глубинах, где шли мы в подводном дозоре,

Где нашим победам растили мы счет,

Видяев, навеки оставшийся в море,

Бессмертную вахту поныне несет.

Теперь рядом с Федором Видяевым на бессменную вахту заступил со своим экипажем и Геннадий Лячин…

* * *

Почти все вдовы, с кем беседовал, не отказываются от встречи. Как ни стараюсь, но больше двух-трех семей в день посетить не получается. Обычно разговариваем за чаем вперемежку со слезами. Понимаю, что это для меня почти крах, ибо я обойти всех за время своей десятидневной командировки никак не смогу. Но что поделать? Сколько получится, столько получится. В ДОФе на сборе родственников с «Курска» проводят выборы общественного комитета. Замкомандира дивизии Иван Нидзиев, мой однокашник по КВВМПУ, представляет меня и обращается с просьбой к женщинам встретиться со мной и дать свои воспоминания о мужьях. После собрания долго записываю адреса и договариваюсь о времени прихода. Надо успеть обойти как можно больше, ведь потом придется разыскивать по всей стране!

* * *

Тяжелое впечатление от общения с вдовами. Совсем еще девочки, брошенные судьбой на самый край беды. Большинство просто не представляют, как жить дальше. Одинокие и беззащитные, кому, кроме своих погибших мужей, они нужны в нашем безжалостном мире? Слава Богу, что беда «Курска» не оказалась забытой властями. Слава Богу, что этих девчонок сплотили жены командира и заместителя по воспитательной работе.

Удивительно, но эти две женщины как-то естественно заняли место погибших мужей и по-прежнему крепко держат в руках экипаж, теперь, увы, состоящий лишь из женщин и детей. Не знаю, бывало ли подобное где-либо в иных пределах. По-моему, это все же чисто российское, чисто наше. Никто, кроме наших женщин, на такое не способен.

* * *

Вдова капитана 1-го ранга Владимира Багрянцева рассказывает, что творилось в импровизированной церкви в первые дни после приезда родственников «курян» в Видяево:

— Люди не просили, а во весь голос кричали небу, чтоб оно их услышало, прося милости к своим близким. В церкви стоял сплошной крик и стон. Так длилось несколько дней подряд, а потом все стихло. Потом молились и плакали, но уже без страшного надрыва первых дней. Кто-то искал утешения в ДОФе, пытаясь узнать что-то из массы бродящих по городку слухов, а кто-то все время простоял в церкви, обратясь к Господу и в надежде на чудо…

На входе в импровизированную церковь бумажка с написанным от руки текстом:

«Ежедневно.

09. 00 — литургия, причастие, молебен.

14. 00 — молебен.

18. 00 — вечерня, молебен.

21. 00 — молебен».

* * *

Очень неприятное впечатление. Вместо обеда зашел в местный магазинчик купить чего-нибудь перекусить. Впереди две слегка пожилые дамы и парень лет двадцати пяти. Дамы учат юношу жизни.

— Тебе, дураку, давно жениться пора, а ты все козлом бегаешь!

— Где ж тут жениться! — отвечает тот вяло.

— Где-где! — буквально накидываются на него дамы разом. — Коробочкой только щелкать не надо! Вон сколько у нас одиноких вдов сейчас появилось, да все при деньгах! Хватай любую, пока не поздно, а не то другие опередят!

Были б это мужики, ей-богу, дал бы по морде.

— Как вам не стыдно? Как вы можете говорить такие вещи!

В ответ идиотский смех. Стиснув зубы, ухожу. О чем здесь можно говорить? На душе очень паршиво. Вот уж никогда не думал, что одним горе, а другим пожива. Бедные, бедные девочки, сколько вам еще придется пережить и хамства, и непонимания, и даже, как ни странно, зависти, хотя чему же здесь можно завидовать?

Несмотря на очевидное, вопреки всем и всему, женщины «Курска» упорно не переодевают свои обручальные кольца с правой руки.

Из вдов девять человек так и не успели официально зарегистрировать свой брак, теперь они юридически не имеют никаких прав на пенсии и пособия. У некоторых уже маленькие дети. Одна девочка успела даже обвенчаться. Теперь она вдова перед Богом, но как быть с законом? Еще девять не успели оформить российского гражданства. Трое ожидают ребенка. Их дети будут знать своих отцов уже только по фотографиям.

По существующему порядку в случае гибели офицера или мичмана его кортик подлежит сдаче. В порядке исключения командование оставило вдовам и матерям «Курска» кортики их мужей и сыновей. Теперь им суждено вечно лежать подле траурных фотографий своих бывших владельцев…

* * *

В штабе 7-й дивизии знакомлюсь с комдивом контр-адмиралом Кузнецовым. Имя и отчество у него чисто лермонтовские: Михаил Юрьевич Кузнецов, потомственный подводник, сын адмирала. За плечами более двадцати боевых служб. Более шести лет чистого времени под водой. Держится внешне очень спокойно, но по красным от бессонницы глазам видно, что уже на пределе. В свое время Михаил Юрьевич, будучи замкомдивом, уже пережил гибель «Комсомольца», и вот теперь новая беда, да какая!

— Мы справимся! — говорит он мне. — Вот только бы вышестоящие штабы нас хоть чуть-чуть в покое оставили. Хоть немного бы дали людям прийти в себя и не изводили всевозможными справками и докладными. Будете в штабе флота, скажите нашу просьбу!

На входе в кабинет комдива картина светловолосого юноши с печальными глазами.