Женщина справа - Валентен Мюссо

Он повернулся, заметно разозленный.

– Иду! Одну минуту! Думаю, теперь ты можешь вернуться к себе. Сегодня снимать больше не будем, незачем зря мучить себя. В понедельник продолжим. Не забывай: привидение. В этом зловещем доме Вивиан всего лишь привидение. Береги себя.

* * *

Элизабет машинально листала последний номер «Лайф». «Бен-Гур» натягивает поводья. «MGM» тратит 14 миллионов долларов на новую римскую эпопею». Она рассеянно пробежала глазами статью. На фото был изображен Чарлтон Хестон[89] с развевающимися от ветра волосами, держащий в руках поводья белой квадриги[90]. Бен-Гур… Не об этом ли фильме Харрис недавно говорил, когда принялся ругать всю съемочную группу? Элизабет продолжила переворачивать страницы. Реклама – опять и опять… Последний «Крайслер», тональный крем, водка «Гордонс», новая печатная машинка компании «IBM»… Утомившись, она бросила журнал на кушетку и посмотрела на часы: только восемь вечера. С тех пор как она вернулась к себе, минуты и секунды, казалось, потекли намного медленнее, будто чтобы растянуть ее мучения.

Она встала. Дом был абсолютно тихим – та тяжелая тишина, которая только подчеркивает ее одиночество. Она пересекла гостиную, поднялась на верхний этаж в ванную комнату. Там она открыла туалетный столик над умывальником и взяла упаковку таблеток, которые ей прописал врач. Она проглотила таблетку, не веря, что она может оказать на нее какое-то действие.

В зеркале ее лицо было бледным, почти восковым. Глаза, казалось, уменьшились. Она внимательно посмотрела на полуоткрытые баночки на умывальнике перед ней. Было мгновение неуверенности, затем то, что она была неспособна представить себе несколько минут назад, явилось перед ней во всей своей полноте. Она была даже удивлена, что не испытывает от этой мысли ни беспокойства, ни страха. Если бы мир был театром, так легко было бы закончить эту комедию… Проглотить таблетки одну за другой, затем спокойно растянуться на кровати и позволить событиям идти своим чередом. Будет ли она страдать? По всей вероятности, нет. Ей надо будет только закрыть глаза и заснуть, как после слишком долгого дня.

Она посмотрела вокруг: знакомые предметы ванной комнаты отвлекали ее от своего собственного несчастья. Она неподвижно застыла в ожидании следующего этапа, как если бы событие, которое неминуемо должно произойти, могло решить ее судьбу вместо нее самой. Но ничего не произошло.

Тогда она открыла вторую упаковку, затем третью… На краю умывальника она старательно выстроила в ряд красные и голубые таблетки, которые составили странную дорогу, змеящуюся до самого крана. Она вспомнила дорогу из желтого кирпича «Волшебника страны Оз», которая вела Дороти и ее спутников в Изумрудный город. Когда она в первый раз увидела этот фильм, ей было около семи лет. Это воспоминание заставило ее улыбнуться.

Она взяла другую таблетку, положила в рот, выпив немного воды.

Красная, голубая.

Она сознавала, что действовать таким образом бессмысленно, но это принадлежало внешнему миру, который не затрагивал ее. Затем она подумала о Дэвиде. Какой бы тягостной ни была эта мысль, Элизабет понимала, что едва знает его. Сколько дней провела она с ним? Сколько времени посвятила ему с самого рождения? Куда меньше, чем провела на этой проклятой съемочной площадке. Если она исчезнет, он не сохранит о ней никакого воспоминания. Можно спорить на что угодно: он не огорчится и не осознает ее отсутствия…

Голубая, красная.

Его бабушка сможет позаботиться о нем лучше, чем она смогла бы сама. Дэвид вырастет в Санта-Барбаре, совсем как она. У нее не было несчастного детства… Почему с ним должно быть по-другому? Да, Вирджиния займется Дэвидом и сделает из него крепкого, здорового ребенка. Перед ее мысленным взором встал маленький мальчик, идущий по дороге в школу, с ранцем за спиной, с ланч-боксом в руке… Это была лишь расплывчатая мысленная картина, но от нее ей стало легче.

Голубая, красная…

Тишина в доме будто разбилась: пронзительный звонок от входной двери заставил ее подпрыгнуть.

Ее охватила паника, ее тело задрожало, будто температура в комнате разом понизилась на десять градусов. Нервным движением она сгребла все таблетки и спустила их в умывальник. Она исчезла – дорога из разноцветных кирпичей…

Элизабет посмотрела в зеркало на свое растерянное лицо и подумала, что видит там кого-то чужого. «Что на тебя нашло?» Рефлекторным движением она засунула три пальца в рот и не вытаскивала их, пока не оказалась готова извергнуть все, что у нее было в желудке. Из нее хлынула коричневатая жижа, в которой плавали почти целые таблетки.

Снова настойчивый звонок в дверь…

Элизабет промыла рот, быстро вытерла губы и неуверенным шагом вышла из ванной комнаты. Кто мог бы потревожить ее в такое время?

Горя будто в лихорадке, она направилась к выходу и приоткрыла дверь. При виде того, кто к ней пришел, она почувствовала, что у нее подкашиваются ноги.

– Что ты здесь делаешь?

– Мне надо было приехать… Бетти, что с тобой? Ты белая как полотно!

Элизабет опустила глаза, а затем отступила, освобождая проход.

– Входи, не стой здесь. Не хочу, чтобы тебя кто-нибудь увидел.

Прошла неделя, в течение которой я чувствовал себя в подвешенном состоянии. Эбби не звонила. На самом деле я даже не был уверен, что она прочитала мое письмо. Я проводил дни, проверяя почту и глядя на мобильник, тот самый, который она мне подарила – вот ирония судьбы, – чтобы иметь возможность легко со мной связаться. У меня не находилось храбрости высунуть нос из дома и выдерживать липкую жару, смог, бесконечные пробки, звуки автомобильных гудков – короче говоря, все, что вызывало у меня ненависть к этому городу, когда у меня не было присутствия духа.

Два или три раза мне позвонил Хэтэуэй, чтобы поинтересоваться, как у меня дела. Каждый раз, когда я слышал его голос, сердце у меня начинало биться с бешеной скоростью, будто он сейчас сообщит мне о сенсационном открытии, которое оживит все расследование. Но у него не было для меня никаких новостей. Он сейчас был занят другими расследованиями, повседневные занятия шли своим чередом. Он едва попытался меня утешить, прочитав несколько отрывков из досье, которое поднял, добиваясь, чтобы снова открыли дело. Я чувствовал, что душа у меня сейчас к этому не лежит, и к тому же был далеко не уверен, что это принесет какие-то результаты. Разве департамент полиции Лос-Анджелеса, который тогда не смог выполнить свою работу, будет способен открыть то, что уже не удалось вытащить на свет нам?