Дорога на Тир Минеган - Олег Авраменко

Посему Имару оставалось искать вольнодумцев среди амнистированных. Однако поборники были слишком жадными, они не выпускали из своих рук ни одной жертвы, относительно которой имелись хотя бы малейшие подозрения. Так и сегодня перечень счастливчиков, которым повезло отделаться легким испугом, был типичным. Сельская повитуха, не уберегшая ребенка. Убитые горем родители сгоряча обвинили ее в колдовстве, а потом опомнились и на суде уже не были так категоричны. Трибунал постановил, что повитуха просто не слишком старательно помолилась перед родами, и приговорил ее к семи годам каторжных работ. А поскольку на каторге от старой женщины не было бы никакой пользы, ее предлагали помиловать. Дальше шел мужчина, на которого донес родной сын, будто бы он чистил зубы колдовским порошком. На самом же деле произошло недоразумение — порошок был обычным меловым, просто содержал какую-то добавку, придающую ему едва заметный бирюзовый оттенок… Студент единственного на Лахлине Хангованского университета, обвиненный своим преподавателем в ереси. Как оказалось, профессор домогался юноши, а после решительного отказа поспешил оклеветать его, пока тот первый не побежал на него доносить. Профессора казнили за мужеложство… Владелица магазина, якобы продававшая тухлое мясо с явными признаками колдовской порчи. Ее банально перепутали с другой торговкой… Двадцатитрехлетний юноша, который соблазнил девушку, но не захотел жениться на ней. Обиженная девушка пожаловалась поборникам, что он заморочил ей голову чарами. К резолюции о помиловании Имар добавил требование, чтобы юноша женился на соблазненной девушке, — они друг друга стоили…

А вот последнее дело было необычным. Это стало понятно уже по сосредоточенному выражению лица Айвара аб Фердоха, когда тот молча, без каких-либо объяснений передал Имару ходатайство, где говорилось о двух девицах — Марвен, одиннадцати лет, и Грайне, девяти лет, дочерях Киннаха аб Эйга, плотника из Дервега. Вчера вечером на своем тайном заседании Высочайший Трибунал приговорил их к казни на костре за связь с ведьмой Шайной вер Бри и ведьмаком Бренаном аб Грифидом. Верховный поборник просил заменить это наказание пожизненными каторжными работами.

Дочитав текст ходатайства, Имар не смог сохранить хотя бы видимость невозмутимости. Каждый приговор чертовых Трибуналов треклятой Святой Веры вызывал у него еле сдерживаемый гнев, но по сравнению с этим делом все предыдущие казались чуть ли не образцом милосердия.

— Да вы просто из ума выжили, лорд Айвар! — возмущенно воскликнул он. — Неужели вам мало тех несусветных глупостей, которые наши подданные высасывают из пальца? Решили выдумать что-то такое остренькое, просто переперченное! И какому это умнику взбрело в голову обвинить двух девочек, совсем еще детей, в связях с ведьмой? Так вам и этого показалось мало — приплели и ведьмака! Последний из них жил на свете невесть когда, однако наш народ доверчив, проглотит и не подавится… Но ведь и меру же надо знать! И иметь в сердце хоть капельку человеческого сострадания, ведь только полный нелюдь, бездушное чудовище, может считать милостью замену смертной казни пожизненной каторгой.

Верховный поборник выслушал эту тираду с непроницаемым выражением лица, после чего молча достал из портфеля тоненькую папку — единственную оставшуюся там. И только тогда сказал:

— Ваше величество, я ожидал такой реакции, поэтому принес с собой сей документ. Прошу, будьте осторожны, не дотрагивайтесь до бумаг внутри — они осквернены мерзкими ведьмовскими чарами. Чтобы перевернуть страницы, воспользуйтесь двумя карандашами.

Имар взял папку и раскрыл ее. Внутри лежало несколько листов плотной светло-серой бумаги, смятой, а потом разглаженной. Это было письмо, написанное по-женски каллиграфическим и одновременно по-мужски резким почерком.

«Дорогая тетя Линед, уважаемый дядя Киннах!

Когда я оставил ваш дом, я надеялся, что вы больше никогда обо мне не услышите. Но обстоятельства сложились так, что мне приходится писать вам это письмо и рассказывать в нем правду о себе. Ту самую правду, от которой я бы очень хотел вас уберечь, но выбора не остается.

Я уехал на Абрад не в поисках заработка, как сказал вам, а чтобы сохранить себе жизнь. У меня с детства есть способность к чарам, но вы должны признать, что это не сделало меня плохим человеком. Пусть вы и не любили меня, считали дармоедом, но все же согласитесь — я всегда был нормальным парнем, не каким-то чудовищем, не адским выродком.

Сомневаюсь, что мои слова хоть немного изменят ваше отношение к магии, однако попробовать стоит. И в любом случае не спешите бросать мое письмо в огонь, сначала дочитайте его. Я пишу совсем не для того, чтобы похвастаться перед вами, а хочу помочь вам избежать большой беды. Может, вы и не поверите, но я искренне переживаю за вас и всю вашу семью, особенно за сестричек Грайне и Марвен, которых очень люблю. А ситуация очень серьезная, вы и сами это поймете, когда узнаете правду обо мне и моей сестре Шайне.

Да, у меня есть сестра. Сестра-близнец, о которой еще недавно я ничего не знал. И мои отец с матерью не знали, как ни дико это звучит…»

Дочитав до конца первую страницу, Имар без малейшего страха перевернул лист. В тот момент, когда пальцы короля коснулись бумаги, Айвар аб Фердох весь содрогнулся, прижал руки к груди и пробормотал короткую молитву. Имар не обратил на него внимания и продолжил читать исповедь ведьмака Бренана аб Грифида, сына простых крестьян, восставших из любви к своему ребенку против жестоких и бессмысленных лахлинских законов.

Он не знал, как поступили бы на их месте его собственные родители. Принц Галвин аб Лаврайн погиб на охоте еще до рождения сына, а принцесса Бевин бан Галвин недолго скорбела по мужу и, когда Имару исполнилось полтора года, вторично вышла замуж. За это король Лаврайн аб Мерхер сослал невестку на полуостров Пенмор, в Повис, самый северный город Лахлина, где она счастливо прожила восемнадцать лет и умерла в окружении шестерых детей, рожденных от второго брака. Имар никогда не видел своих сводных братьев и сестер и, даже став королем, не пригласил их ко двору. Он испытывал к ним глубокую неприязнь за то, что им достались вся материнская любовь и забота, хотя и понимал, что они в этом не виноваты, точно так же как не виновна и мать, у которой суровый свекор отобрал сына-первенца…

«Ведьма Айлиш все сделала правильно, — думал Имар. — Разве могла она надеяться, что на этом забытом Дывом острове встретит таких людей… А ты, Бренан аб Грифид, настоящий глупец, что отправил такое письмо. Прожив на Лахлине шестнадцать лет и сумев перехитрить поборников, должен был бы научиться осторожности. Как видно, абрадская свобода ударила тебе в голову, и своим необдуманным поступком ты обрек на смерть родных…»

Заканчивалось письмо ведьмака так:

«Думаю, излишне объяснять, чем это вам грозит. Хотя и Бренан, и Грифид — очень распространенные на Лахлине имена, поборники в конце концов выяснят, кто я и откуда, они узнают, что после смерти родителей я жил в вашем доме, поэтому наверняка обвинят вас в связях с ведьмами. А это означает смерть. Даже не думайте идти к поборникам с моим письмом и каяться, они все равно не прислушаются к вашим мольбам. Если бы я был колдуном, вашего добровольного признания было бы достаточно; самое большее, вас приговорили бы к публичному избиению розгами. Но я ведьмак — это совсем другая статья закона, не предусматривающая смягчающих обстоятельств. Накажут не только вас двоих, но и всех ваших детей, не сжалятся и над Невен, хотя Эйган женился на ней лишь за месяц до моего отъезда. Ваше единственное спасение — бежать с Лахлина. Подойдите в порту к любому кораблю, приплывшему из Динас Ирвана, скажите дежурному матросу, что ваш кередигонский родственник уже обо всем договорился с капитаном и наперед оплатил ваш переезд. В списке вы обязательно будете. Только прошу вас, не откладывайте.