Так хочет Бог - Андрей Муравьев

В этой вакханалии мало кто обратил внимание на то, что в ясном небе зазвучал гром. Зато все заметили, как накренилось и упало знамя мусульманского пророка.

Торжествующий рев одних и единый вздох отчаянья был одновременным.

– Lo Volt! Господь указал путь! Мусульман поразила Божья кара! – крики, зародившись в первых рядах, неслись от одного к другому.

Они очень хотели чуда, они верили в него. И чудо пришло.

В лязге тысяч кольчуг и сотнях криков тонули новые раскаты выстрелов.

У громадного зеленого шатра, расшитого золотом, падали смельчаки. Желающие поднять знамя пророка гибли без видимых причин. Воины, пережившие десятки схваток и сражений, хватались за бок, живот, грудь и падали, падали, падали… Сам эмир бросился к распростертому на земле полотнищу, но цепкие руки телохранителей оказались сильнее безрассудного желания.

Заметив падение знамени, волновались отряды беков, выехавших навстречу крестоносцам, колебалась пехота.

Боэмунд, князь Тарентский, разметав заслоны, остановил коней у самого обоза и оглянулся. Его войско шло следом. Бежало, не встречая сопротивления, не отбиваясь от наседающих степняков, даже не подвергаясь обстрелу. Напротив, ряды мусульман, так и не пришедшие в движение, подались назад. Знатные, украшенные золотыми шлемами беки, развернув тонконогих жеребцов, всматривались в сторону шатра предводителя. Знамени похода не было! Изредка оно мелькало над головами стражи и тут же падало наземь!

Лангобард всегда принимал решения очень быстро.

Поворот на сто восемьдесят градусов, за спиной трепыхнулся на ветру багровый плащ, и кавалерия уже летит на раскинувшееся до горизонта море врага. Несколько сотен на сотню тысяч. Трубач надувает щеки, багровеет от усилия. "Все вперед!"

Колонна, ведомая Танкредом, послушно разворачивается и идет следом. За ней, не сбавив темп ни на долю мгновения, поворачивают остальные.

Еще несколько минут и исступленно орущее воинство врезается в так и не вышедших из холмов сельджуков. Кавалерия Боэмунда к тому мгновению уже опрокинула два родовых отряда из числа смельчаков, не привыкших смотреть за плечо, разметала как сухие листья наемных копейщиков из Египта, втоптала в землю отборную тысячу халебского ополчения.

Спешенные рыцари не ударили в грязь лицом. Пробивая чеканами доспехи, снося всадников вместе с лошадьми, скользя сквозь частокол копий мандражирующей пехоты, они шли вперед как раскаленный нож проходит масло.

Вот одно полотнище затрепетало и упало… Второе… Еще два флага с символами Аллаха Всемогущего, держателя миров, исчезли в людском водовороте.

У правого края запели дудки. Кто-то более сметливый, чем Кербога, пробует остановить разгон? Связать схваткой на две стороны, сбить кураж?!

Верно! Несколько сотен всадников в остроконечных шапках, вылетев из прохода между холмами, погоняли лошадей. Колонна уже ушла вперед. Сельджуки заходили с тыла.

Костя повернул ствол в сторону нового врага, нажал курок.

Боек сухо щелкнул… Дернул затвор, но патрон переклинило, намертво запечатав внутри.

– Захар, справа!

Пригодько, вооруженный двадцатизарядным Армалоном, даже не повернул головы.

– Захар, там кавалерия! Наших снесут!

Сибиряк лишь повел плечом. Не мешай, мол! Он всаживал пулю за пулей в тех, кто пробовал поднять знамя.

Сбоку подлетел рыцарь со знаками епископа на плече:

– Почему отстали? Почему в бой не идете? Отлучу!

Костя понял, что рядом с ним не рыцарь, а монах в полном снаряжении воина.

– Мы догоним.

– Те, кто будут последними, пройдут мимо Царствия небесного! Вперед! Вперед!

Приставшие к отряду франки, которым лишь коротко объяснили, что рыцари пробуют бить врага на расстоянии с помощью волшебных палок страны Цинь, согласно загудели.

– Мы идем!

Захар удовлетворенно хмыкнул, отщелкнул пустой магазин, и поднял голову:

– Что?

Малышев бросил взгляд направо. Клин сельджуков уже крушил отставших от "пелетона".

К монаху от города скакала целая кавалькада. В первом всаднике Малышев с удивлением узнал самого епископа. Адемар серьезно болел, едва мог ходить. Об участии его в сражении не могло быть и речи. Смерть вождя принесет куда больше паники, чем его изможденный вид.

– Ваше выс…

– Вперед, гнойные потроха! Вперед, не-то сам буду вас вешать! – лицо епископа полыхало гневом.

Их приняли за дезертиров.

Костя молча замотал винтовку в холстину, повесил ее за спину и вытянул меч. Захар последовал примеру.

– Туда!

Отряд, все три десятка человек, побежал.

Крики радости впереди сменились возгласами боли, лязгом, ржанием и хрипом. Тюрки догнали колонну. Аръергард остановился, принимая бой. Врезавшиеся в месиво первые ряды, не чувствуя за спиной поддержки, сбавили темп, стали оглядываться назад.

Нерв сражения задрожал, баланс качнулся.

Тимофей Михайлович устало протер глаза. Но видение не исчезло.

На стене, покрытой странной пленкой, бились и умирали. Два войска, в одном из которых легко узнавались недавние товарищи по походу, а во втором – степняки, сцепились у незнакомого города. Высоченные стены служили прекрасной защитой, но войска предпочли осаде кровопролитную схватку.

Пешие латиняне против бескрайнего моря всадников.

Заныло в груди.

– Что это?

Владыка так увлекся картинкой, что даже забыл про раскуренную трубку. Сладковатые клубы дыма подымались к потолку, сплетаясь в замысловатые узоры, укутывая лепнину и резьбу потолочных балок.

– Война…

Горовой потер щетину и уселся рядом.

– Где?

Владыка махнул рукой в сторону стены:

– Там.

Тимофей Михайлович недовольно нахмурился, оторвался от зрелища, повернулся к хозяину замка… и наткнулся на внимательный прищуренный взгляд.

– Что тебя волнует в моих картинках, воин?

– Там мои друзья.

– Разве тебе плохо здесь?

– Мои друзья там. Я им нужен. Они меня ищут. Мне… нам пора ехать.

Старик вздохнул, помолчал, рассматривая меняющуюся мешанину боя. Тимофей тоже повернулся к экрану. Латиняне прорвали строй разномастной пехоты азиатов, теснили их, но не видели, как в тыл их уже заходит клин вражеской кавалерии.

На ухом зазвучал голос:

– Жизнь человека коротка. Моя, к примеру, намного, намного длиннее. И большая ее часть, да почти вся, прошла тут. Я привык к вам, сроднился… И понял, что могу… должен сделать так, чтобы вы были счастливы. Так любящий отец заботится о детях. Мне приятна эта мысль, – владыка усмехнулся. – Век человека мимолетен. Что заставляет тебя тратить его на то, чтобы сокращать жизни ближним, да и себе тоже?