Баллада о Максе и Амели - Давид Сафир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Скажи! Скажи! Скажи! – тараторила Лилли, пока хозяйка открывала дверь.
Если эта маленькая девочка что-то вбивала себе в голову, то урезонить ее было попросту невозможно.
– Скажи! Скажи…
И тут мы услышали крик.
Он донесся до нас из глубины дома.
Это крикнул отец Лилли!
– Кровь! – Макс учуял ее первым.
С того момента, как мы с Максом оказались здесь, в этом доме, я ни разу не чувствовала запаха крови – во всяком случае, теплой крови. Разве только слабый запах крови от кусков мяса, которые хозяйка клала на сковородку, чтобы приготовить какое-то блюдо своей семье, и от того, что она иногда давала нам, чтобы мы не питались одним лишь сухим кормом, который мне совсем не нравился. В моем животе день ото дня все чаще возникало такое ощущение, как будто там что-то тянут.
– Что случилось? – встревоженно крикнула хозяйка, забегая вместе с Лилли в дом.
Мы, собаки, бросились вслед за ними, хотя бежать навстречу возникшей опасности не очень-то разумно. Однако внутри своры все защищают друг друга.
Мы пробежали через коридор в жилую комнату и увидели, что на полу лежит елка, вокруг нее валяется разрезанная сеточка, а рядом стоит отец Лилли. С перекошенным от боли лицом он смотрел на свою окровавленную руку.
– Разрезая сеточку, я резанул ножом по пальцу!
Женщина осмотрела палец, из которого кровь растекалась по всей ладони, и сказала:
– Порез довольно глубокий.
– Ничего страшного, пустяки.
– С таким порезом нужно в поликлинику.
– И так заживет.
– Это никакие не пустяки. Тебе нужно наложить шов!
– Хорошо… хорошо… – согласился мужчина.
– Тебе отрежут палец? – спросила Лилли и сильно побледнела.
Она явно не привыкла к виду крови – как привыкли к нему мы, собаки.
– Нет… не отрежут, – стал успокаивать ее отец, устало морщась. – Мы приедем домой поздно. Тебе придется готовиться ко сну самой.
– Я тут не одна.
– Не одна?
– У меня есть Макс и Моци.
– А, ну да, конечно.
Мужчина заставил себя улыбнуться. Затем они с хозяйкой вышли из дому. Лилли захотелось, чтобы мы и этой ночью легли спать перед камином – на расстоянии менее двух собачьих туловищ от валяющейся на полу елки. Перед тем, как уснуть, малышка вдруг дала волю своим чувствам и стала тараторить без умолку. Она боялась, что ее отцу могут отрезать палец. При этом ее по-прежнему очень интересовало, что же ей подарят на Рождество. Может, у нее, наконец, появится свой собственный планшет? Однако самый замечательный подарок она уже получила. От той женщины со шрамами. Она ведь привезла Макса. А вместе с ним – еще одну собаку. Впрочем, собственный планшет – это было бы круто! Тогда ей уже больше не придется все время просить у мамы разрешения попользоваться ее планшетом. Еще лучше было бы получить в подарок мобильник, а то в ее классе он есть только у придурковатого Тима, и тот по этому поводу сильно задается. Госпожа Шрадер как-то раз забрала его у Тима на уроке и затем, ведя урок, потирала краем мобильника там, где у нее были усики…
Лилли своей болтовней постепенно усыпила саму себя. Макс тоже закрыл глаза. Я же продолжала смотреть на пламя в камине и поймала себя на мысли о том, что и меня радует это удивительное Рождество. Мне ведь тоже наверняка дадут какую-нибудь толстую кость. Эти люди относились к Максу и ко мне одинаково, а потому они дадут нам одинаковые подарки и на этом празднике. Этот дом стал для меня родиной в гораздо большей степени, чем когда-либо была мусорная свалка. И когда я размышляла о том, что я могу жить здесь тихо и спокойно, окруженная любовью…
…я кое-что услышала.
Кое-что очень тихое.
Биение.
В моей утробе.
Биение маленьких сердец.
Мне это показалось?
Ну да, конечно же, показалось!
Я прислушалась.
И в самом деле услышала биение.
Еле заметное.
Но я уже была уверена, что оно есть.
Я снова почувствовала, что у меня в животе как будто что-то потянули.
И наконец поняла, что это означает.
Причина заключалась вовсе не в сухом корме.
В моей утробе затеплилась новая жизнь.
Как такое могло произойти?
Ага, горы.
Там мы с Максом попытались сотворить чудо.
Как это когда-то сделали Умбра и Брин.
Мы стали родителями.
Потому что наша любовь была сильнее всего остального на свете?
А иначе как это можно было бы объяснить?
Мне захотелось завопить на весь мир от счастья!
Но тогда я разбудила бы Лилли.
Однако мне нужно было сказать об этом Максу!
И мне все-таки очень хотелось громко залаять!
Поэтому я открыла рот…
…но тут вдруг услышала…
…как входную дверь кто-то взломал.
Убить ребенка.
Маленькую хромую девочку.
Я еще никогда не убивала ребенка. И это, конечно же, не доставит мне радости. А вот страдания этих собак – доставят.
Я пошла по темному коридору, освещенному лишь тусклым светом. В кармане пальто у меня лежал пистолет, который я прихватила на тот случай, если родители девочки вернутся раньше, чем мне нужно. Если не вернутся, я их не трону. Они обнаружат своего мертвого ребенка и будут всю оставшуюся жизнь об этом думать. Справедливое наказание за то, что они расточали свою жизнь на заботы и беспокойства, вместо того чтобы ею наслаждаться – Carpe Vitam.
Для этих собак и ребенка я буду использовать нож. Есть своя прелесть в том, чтобы смотреть на тела, медленно истекающие кровью на снегу. Как во время той эпидемии, когда я убила этих собак точно таким же способом. Я вытащу тела из дома и устрою все так, чтобы они все трое видели друг друга, когда будут умирать.
Я открыла дверь жилой комнаты и увидела, как собака-самка поднялась на ноги. Разглядеть ее морду было невозможно, потому что огонь освещал ее сзади, но глаз ее в полумраке сверкнул красноватым светом.
Йедда остановилась. Запах шрамов и еще не до конца заживших ран почти полностью вытеснил ее запах цветов. Ее лицо было обезображено следами зубов Макса. Немногие остававшиеся у нее рыжие волосы свисали, как сухая трава. Ее глаза горели ненавистью.
Я тоже почувствовала ненависть. Впервые почувствовала. Теперь между нами никакой связи не было. Теперь, когда я ощущала в своем теле детенышей, я, наконец, поняла, какие страдания принесла мне Йедда во всех моих предыдущих жизнях.
