Баллада о Максе и Амели - Давид Сафир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Песня закончилась.
– Закончилась?
– Они зачали детенышей.
– Но как у них это получилось?
– Это никому не известно.
– Может, потому, что они не смирились?
– Мы тоже так думали у себя на мусорной свалке, когда Песня нам это пела.
– Но ты уже в это не веришь?
– Не знаю… – неуверенно сказала я.
– Скажи, во что ты веришь?
– Верю, что их любовь была сильнее не только забвения, но и всего другого на свете.
– А может быть такой и наша любовь? – спросил Макс.
Я этой своей песней и в самом деле вселила в него надежду.
– Наверное, может… – сказала я и – вопреки всякому здравому смыслу – отважилась тоже в это немножечко поверить.
Если бы я оставила этих собак лежать возле горной дороги, они замерзли бы насмерть в снегу. Но мне не хотелось, чтобы они отделались так легко.
Вопреки мнению врачей, которые хотели продолжать обрабатывать мои зарубцевавшиеся раны, я самовольно покинула больницу, наняла автомобиль при помощи украденной мною у одной пациентки кредитной карты и поехала на нем сквозь метель по горной дороге, ориентируясь по той нити, которая связывала наши души. Под шерстью пса я нащупала жетон и отвезла обеих собак к ближайшему ветеринару. Его привело в ужас мое изувеченное лицо – как привело оно в ужас и вызванное им семейство Левинов. Только их дочь, маленькая хромая девочка, не сочла меня монстром. Я ведь вернула этой малышке ее любимого Макса, причем вместе с еще одной собакой. Ее родителям понадобилось некоторое время, прежде чем они смогли вступить со мной в более-менее вразумительный разговор. Отец девочки, Йорг, работал руководителем среднего звена в банке, которому в последнее время приходилось сокращать число сотрудников. Поэтому мать девочки, Вики, на всякий случай опять начала работать на полставки зубным техником. У их дочери Лил-лиан была от рождения искривлена одна нога, и это не удалось исправить даже при помощи нескольких дорогостоящих операций. В общем, эти люди были самой обычной семьей с самыми обычными проблемами. Родителям эти проблемы казались очень серьезными, хотя в действительности они были до смешного мелкими по сравнению с тем, что доводилось переживать людям в других регионах мира. Или в другие времена.
Я задалась мыслью: а не являются ли эти родители людьми, души которых связаны? Не чувствуют ли в каждой своей жизни притяжение друг к другу, даже и не вспоминая при этом о своей вечной жизни? Или же их души связаны только в этой жизни и греют друг друга только на протяжении немногочисленных лет, чтобы затем – при последующей инкарнации – уже никогда не встретиться? Были ли они мимолетными знакомыми в бесконечности времени?
Я являюсь чем-то гораздо большим, чем оба этих человека, потому что знаю о круговороте жизни и смерти, о промежуточном мире и новой жизни.
Тем не менее я завидовала им, их существованию. Они жили в спокойствии. Любили свою дочь. И то, что оба они из-за своих смехотворных повседневных проблем так часто лишали сами себя радости, отнюдь не было для меня утешением.
Я покажу им, что такое настоящее горе. Во всех предыдущих инкарнациях я сумела лишить этих собак их нерожденных детенышей. В этой же жизни собака-самка бесплодна, и я смогла убить лишь ту их птицу. Жалкая замена. Но пес любит эту девчонку – любит так, что даже лижет ее и позволяет ей себя ласкать. Поэтому мне нужно лишь немного подождать, когда и эта собака-самка тоже проникнется симпатией к ребенку. Подождать, пока они все не станут чувствовать себя счастливыми друг с другом. И тогда я убью эту хромую девочку на глазах у этих собак.
Наступило следующее утро. И следующее. И следующее. Их прошло уже так много, что я перестала считать. Один день был похож на другой. Вот только зима становилась все более холодной. Я все больше и больше наслаждалась тем, что мне уже не нужно терпеть зимнюю стужу. И что у меня всегда есть еда. И что я могу жить спокойно. Я наслаждалась этим так сильно, что в конце концов дала волю своим порывам и тоже стала бегать за мячиком. В один особенно холодный вечер я даже позволила женщине погладить меня после того, как она, вернувшись со мной с прогулки, очистила мои лапы от снега перед входной дверью. Она погладила меня так, как это когда-то делала Йедда. Только еще ласковей. С любовью. После этого я почувствовала себя несчастной.
– Что с тобой? – спросил Макс, когда мы опять лежали на ковре перед камином.
Мне вроде бы не хотелось провести вот на этом месте всю свою оставшуюся жизнь, а вроде и хотелось.
– Эти люди… они меня околдовывают.
– Околдовывают? – удивился Макс. – Как это?
– Я бегаю за мячиком. Я позволяю себя кормить. И даже гладить.
Мне было очень стыдно.
– И что же тут такого ужасного?
– Это противоречит природе!
– Моей – нет, – сказал Макс.
– Ты что, хочешь оставаться здесь на всю свою жизнь?
– Конечно.
– А как насчет нашей жизни возле моря? В лесу? – с отчаянием спросила я.
– Там мне приходилось убивать, – печально ответил он.
– Они околдовывают собак! – снова констатировала я.
Я не могла себе даже представить, как еще можно объяснить то, что мое желание рано или поздно отсюда уйти с каждым днем ослабевало… Прошло некоторое время, прежде чем Макс ответил:
– Да, они нас околдовывают.
Он, похоже, был уверен в том, что только что сказал. Он понял это только сейчас? Или же знал об этом всегда?
– Но как? – поинтересовалась я. – Как они это делают?
– Своей добротой.
Я даже не знала, что на это ответить.
– И своей любовью.
– Это мужчина вышвырнул тебя из автомобиля!
– Он уже понял, как сильно огорчил этим свою семью, и больше уже никогда не будет так поступать.
– Но они сделали так, что ты уже не можешь зачать детенышей!
– С тех пор они сильно изменились!
Я презрительно фыркнула. Фыркнула из презрения к людям. И из презрения к Максу. А еще – из презрения к самой себе, выслушивающей сейчас всю эту ерунду.
– Ты в это не веришь? – спросил он.
– Нет. Никто не может измениться. Мы – такие, какие есть. От природы.
– А я вот изменился, – заявил Макс. – Я уже не такой, каким был летом.
Да, он и в самом деле изменился.
– Благодаря тебе, Рана.
Охвативший меня гнев начал ослабевать.
– И ты тоже изменилась.
Мой гнев еще больше ослабел. Макс был прав. И я была рада тому, что я уже не такая, какой была когда-то на мусорной свалке. И поэтому я сказала:
