Москва - Испания - Колыма. Из жизни радиста и зэка - Лев Хургес

Все чаще стали встречаться на улицах характерные группы: идет солдат (безусловно, дезертир), одной рукой толкает тележку, нагруженную скудным скарбом, а другой держит ребенка годовалого или меньше, а ребятишки постарше передвигаются сами, держась либо за мамкину юбку, либо за отцов пояс. Винтовку обычно несет жена, дулом вниз. Все семейство покрыто густой пылью, все истощены и наверно уже давно ничего не ели. Как правило, это беженцы из окрестных деревень. По закону дезертира надо арестовать и расстрелять, но как это сделаешь, если его родное село занято фашистами, его родственники расстреляны, его жена с детьми чудом успела уйти из-под носа озверевших палачей? Как теперь солдат бросит свою семью на произвол франкистов?

И вот бредут такие дезертиры, понурив головы, по дорогам отступления, и ни у кого из патрульных не хватает сердца вырвать у него из рук детишек, а самого поставить к стенке. Собственно, сплошной линии фронта уже нет, а есть лишь отдельные очаги борьбы, уцелевшие участники которой подтягиваются к западным окраинам Малаги.

Полковники Киселев и Виальба прекрасно понимали полную невозможность организации какой-либо обороны города наличными средствами. Надеяться на подкрепления тоже не приходилось, ибо, во-первых, их просто не было у республиканцев, а если бы они и нашлись, то их все равно не удалось бы перебросить по узкой прибрежной дороге, простреливаемой и сверху, с гор, и снизу, с моря, навстречу сплошной лавине неорганизованных беженцев, многие из которых были вооружены, и на всякую задержку эвакуации своих семей могли бы ответить огнем.

Все эти соображения Василий Иванович уже давно сообщил командованию в многочисленных шифровках, из-за передачи которых у нас с Бабенко не оставалось времени не только поспать, но и поесть. Но, судя по поведению Киселева, в Валенсии страшились даже мысли о том, что Малага может быть сдана фашистам! Несмотря на то что полная невозможность ее обороны уже была ясна всем, отдать своевременный приказ об ее оставлении ради спасения наибольшего количества солдат и мирного населения командование все не решалось. После потери Толедо падение Малаги стало бы самым чувствительным ударом для республиканцев с начала войны. Никаких естественных препятствий на пути к Малаге не было, и задержать мятежников, ободренных предстоящей добычей – одним из богатейших городов-курортов Испании, – было уже невозможно. Марокканцы, отошедшие в андалузском тепле от суровых кастильских морозов, вспомнили, что их предки когда-то владели этим сказочным краем. Ведь почти в каждой марокканской семье хранился, как священная реликвия, ключ, которым их далекие предки замыкали свои дома в Кордове, Севилье или Малаге. Все это усиливало пыл этих головорезов, и они перли на пулеметы республиканцев, не считаясь ни с какими потерями (тем более что, по мусульманскому поверью, в рай после боя не попадают только зарезанные железом, а для убитых пулей или осколком снаряда в рай – прямая дорога).

Фашисты уже настолько обнаглели, что даже перестали бомбить Малагу. Их самолеты непрерывно висели над городом, иногда пролетая бреющим полетом, во время которого нет-нет да выпустят в скопление мирных людей пулеметную очередь, оставив на земле несколько трупов, но все были настолько заняты проблемами эвакуации, что на такие «мелочи» даже внимания не обращали. Как назло и наши «истребки» уже не могли больше бороться с фашистской авиацией: небольшая речка, протекающая возле аэродрома, на котором они базировались, в результате сильных дождей вышла из берегов и затопила его большую часть. Поэтому каждый взлет был связан с серьезным риском и чрезмерным расходом горючего, которого оставалось в обрез, а на пополнение запасов рассчитывать не приходилось, а ведь еще надо было думать и об эвакуации нашей авиации при сдаче города. От дождей аэродром размокал все больше и больше, и оставался лишь небольшой сухой пятачок, на котором совершенно открыто стояли самолеты. До сих пор не могу понять, почему фашисты не уничтожили их прямо на земле! Вероятно, они понимали, что существенного вреда «истребки» принести уже не смогут, и рассчитывали, что мы или сами их уничтожим, или, благодаря какой-либо случайности или диверсии, им удастся захватить самолеты в неповрежденном виде.

Серьезно затруднилась и связь с Валенсией: стало известно, что все переговоры, которые мы вели открытым текстом на быстродействующих аппаратах «Юз» или «Телетайп» (причем их всегда вел я сам и всегда забирал с собой контрольные ленты), становились известны фашистам (о чем донесла агентурная разведка). Или в самой Малаге имелись предатели, записывающие наши переговоры на параллельный аппарат, или, что более вероятно, где-то на телеграфной линии (а ее длина была около тысячи километров) кто-то, подключаясь прямо в нее, записывал на такой же, как у нас, аппарат наши переговоры. Поэтому был отдан строжайший приказ: для оперативной связи с Валенсией пользоваться только шифровками. Тут-то и досталось работы нам с Васей, причем не столько мне, сколько ему. А обмен информацией с Валенсией все рос, и от нашего Васи осталось только пол-Васи, а то и четверть, потому что и питание у нас резко ухудшилось.

Снабжением заниматься было некому: наша верная повариха Тринида заявила Киселеву, что ей больше у нас делать нечего, и отправилась в свой коммунистический батальон к своему любимому «аметреадору». Самое скверное было то, что постоянно возникали проблемы на городской электростанции, а ведь моя «музыка» могла работать только от сети переменного тока. Это вызывало задержки радиограмм, приходилось буквально ловить часы подачи электроэнергии. Как-то сижу под вечер за очередным радиосеансом, и вдруг вбегает шифровальщик Вася, бледный как смерть, и чуть ли не трясется весь: «Знаешь новость, Лева? В порту “Канариас”, пушки наведены на город. Пришвартовался к причалам, но десанта пока не высаживает». У меня аж в глазах потемнело: «Все, конец, – не сейчас, так через час или два десант будет высажен. До порта от нас около километра, и адрес наш фашисты, конечно, знают». Хотели эту новость сообщить в Валенсию, но как назло ток опять выключили; электростанция не работает, и возможно, ее уже заняли фашисты, ведь она за городом. А раз нет электроэнергии, то не работают, конечно, ни телефон, ни телеграф. Ну что ж, будем готовить пистолеты и гранаты: жаль, что никто не узнает о нашей славной кончине!

Все это в шутку, умирать мы еще не собирались.

Город весь занят нашими войсками, и хотя бои идут уже в пригородах, но на основных направлениях марокканцам еще не удалось нас потеснить. Пошли в ход самодельные гранаты и мины, так что легко наши Малагу не отдадут. Надо сперва эвакуировать большинство населения со стариками, женщинами и детьми, а затем, по возможности, и всю материальную часть войсковых формирований. Специально заготовлены псевдоброневики для арьергардных боев. Сконструированы они очень просто: снимается задний борт, и кладутся мешки с песком, в щели между которыми смотрят тупые рыльца «Максимов». Наиболее расторопные успели даже приладить броневые щитки для защиты задних скатов от обстрела.

Крупных и средних танков на нашем участке появилось не очень-то много, не более десятка, да еще штуки две подбила пехота, а один подорвала бригада Артура Спрогиса. Основной костяк фашистских авангардных танковых сил составляли легкие итальянские танкетки «Чинелли» – двухместные, с резиновыми гусеницами, вооруженные двумя крупнокалиберными пулеметами. Их тактические возможности нам были хорошо известны: наши захватили такую танкетку дня три назад, основательно ее осмотрели и отправили в Валенсию для представления в Комитет по невмешательству в испанские дела. В открытом поле преследовать бегущих пехотинцев такой танк может с большим успехом, но в условиях горных дорог наши псевдоброневики могут бороться с ними почти на равных.