Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер

— Это было в самом начале августа, — еле слышно заговорил он. — В самом начале августа этого гребаного 1975 года. Хотите верьте, хотите нет, но однажды под вечер малышка пришла ко мне в кабинет, в полицейский участок. Я услышал, как в дверь кто-то постучал, и не успел ответить, как вошла Нола Келлерган. Я сидел за столом, читал какое-то дело и никак не ожидал ее увидеть. Я поздоровался, спросил, что случилось. У нее был очень странный вид. Ни слова не говоря, она закрыла дверь, повернула ключ в замочной скважине, потом пристально посмотрела на меня и подошла. Подошла к столу, и тут…

Пратт замолчал. Он был явно взволнован и не находил слов. Гэхаловуд оставался совершенно бесстрастным; он сухо спросил:

— И тут что, шеф Пратт?

— Хотите верьте, сержант, хотите нет. Она залезла под стол. Она… Она расстегнула мне штаны, взяла мой пенис и положила себе в рот.

Я так и подскочил:

— Это еще что такое?

— Это правда. Она меня сосала, и я ей позволил. Она сказала: «Не сдерживайтесь, шеф». И когда я кончил, она произнесла, вытирая рот: «Теперь вы преступник».

Мы сидели в полном изумлении: так вот почему Пратт не допрашивал ни Стерна, ни Гарри. Потому что он сам был непосредственно замешан в этом деле, ровно в том же качестве, что и они.

Пратт облегчил свою совесть и теперь ощущал потребность выговориться. По его словам, позже был еще один минет. Но если в первый раз по инициативе Нолы, то во второй он заставил ее повторить. Он рассказал, что однажды патрулировал район в одиночку и встретил Нолу. Она пешком возвращалась с пляжа, недалеко от Гусиной бухты. Она несла пишущую машинку. Он предложил ее подвезти, но поехал не к Авроре, а к лесу Сайд-Крик:

— За несколько недель до ее исчезновения я был с ней в Сайд-Крик. Я остановился на опушке леса, там никогда никто не ходит. И я взял ее руку, положил на свой член и попросил сделать еще раз то, что она делала. Я расстегнул штаны, нагнул ей голову и попросил меня сосать… Не знаю, что на меня нашло. Я тридцать лет не могу отделаться от этого воспоминания! Я больше не могу! Арестуйте меня, сержант. Я хочу, чтобы меня допросили, чтобы меня судили, чтобы меня простили. Прости меня, Нола! Прости!

Увидев мужа, выходящего из дома в наручниках, Эми Пратт подняла такой крик, что переполошила всех соседей. Любопытные высыпали на свои лужайки посмотреть, что происходит; какая-то женщина звала мужа, чтобы он не пропустил такое зрелище: «Полиция арестовала Гэрета Пратта!»

Гэхаловуд усадил Пратта к себе в машину и, включив сирену, отбыл в Конкорд. Я остался во дворе у Праттов. Эми плакала, стоя на коленях у своих гардений, а к Маунтин-драйв сбегались соседи, и соседи соседей, и вся улица, и весь квартал; вскоре у дома собралось полгорода.

Вконец оглушенный услышанным, я уселся на пожарную колонку и позвонил Роту, сообщить о сложившейся ситуации. У меня не хватало мужества встретиться с Гарри: мне не хотелось первым сообщать ему такую новость. За меня это очень скоро сделало телевидение. Великая шумиха в СМИ вспыхнула в считаные часы: все каналы передали, что Гэрет Пратт, бывший шеф полиции Авроры, только что признался в совершении актов сексуального характера с Нолой Келлерган, став тем самым еще одним потенциальным подозреваемым в этом деле. Гарри позвонил мне по тюремному телефону уже к вечеру; он плакал. Просил меня приехать. Он не мог поверить, что все это правда.

В зале для свиданий я рассказал ему, что произошло с шефом Праттом. Он был потрясен до глубины души, глаза у него все время были на мокром месте. В конце концов я сказал:

— Это еще не все… Мне кажется, вам пора узнать…

— Узнать что? Вы меня пугаете, Маркус.

— Я на днях спрашивал вас про Стерна; так вот, я к нему ездил.

— И?..

— Я нашел у него портрет Нолы.

— Портрет? Какой портрет?

— У Стерна дома висит портрет обнаженной Нолы.

Я захватил с собой увеличенное фото и показал ему.

— Это она! — закричал Гарри. — Это Нола! Это Нола! Что все это значит? Что это за мерзость?

Охранник призвал его к порядку.

— Гарри, — произнес я, — постарайтесь успокоиться.

— Но Стерн какое отношение имеет ко всей этой истории?

— Не знаю… Нола никогда о нем не говорила?

— Никогда! Никогда!

— Гарри, насколько мне известно, Нола состояла в связи с Элайджей Стерном. В то самое лето 1975 года.

— Что? Что? Что все это значит, Маркус?

— По-моему… В общем, насколько я понимаю… Гарри, вам надо свыкнуться с мыслью, что, возможно, вы были не единственным мужчиной в жизни Нолы.

Он словно обезумел. Вскочил с места и запустил пластиковым стулом в стену с криком:

— Нет! Это невозможно! Невозможно! Она любила меня! Слышите! Меня она любила!

К нему ринулась охрана, его скрутили и увели. До меня донесся его вопль: «Зачем вы это делаете, Маркус? Зачем вы все поганите? Будьте вы прокляты! Вы, Пратт и Стерн!»

После этой сцены я и принялся писать историю Нолы Келлерган, пятнадцатилетней девочки, вскружившей голову целому американскому городку.

— Гарри, сколько нужно времени, чтобы написать книгу?

— Это зависит.

— Зависит от чего?

— От всего.

11 августа 1975 года

— Гарри! Милый Гарри!

Она бегом влетела в дом с рукописью в руках. Было раннее утро, еще не пробило девяти. Гарри сидел в кабинете, перебирая ворох бумаг. Она заглянула в дверь и помахала портфелем с драгоценным текстом.

— Где она была? — раздраженно спросил Гарри. — Где, черт возьми, была эта проклятая рукопись?

— Гарри, простите. Милый Гарри… Не сердитесь на меня. Я ее вчера вечером взяла, вы спали, и я ее забрала домой, почитать… Не надо было, наверно… Но это так прекрасно! Просто невероятно! Так прекрасно!

Она с улыбкой протянула ему стопку страниц.

— Так что? Тебе понравилось?

— Понравилось? — воскликнула она. — Вы спрашиваете, понравилось ли мне? Не то слово! Я в восторге! Это самое прекрасное, что мне когда-либо приходилось читать! Вы необыкновенный писатель! Это будет величайшая книга! Вы скоро станете знаменитым, Гарри. Слышите? Знаменитым!

И с этими словами она стала танцевать; она танцевала в коридоре, протанцевала в гостиную, дотанцевала до террасы. Она танцевала от счастья, она была так счастлива! Она прибрала стол на террасе. Вытерла росу, расстелила скатерть и приготовила рабочее место — принесла его ручки, тетради, черновики и тщательно отобранные на пляже камни вместо пресс-папье. Потом принесла кофе, вафли, печенье и фрукты, положила на стул подушку, чтобы ему было удобнее. Она старалась, чтобы все было в полном порядке, чтобы он мог работать в наилучших условиях. Устроив его за столом, она хлопотала по дому. Убирала, готовила еду — занималась всем, чтобы он мог полностью сосредоточиться на книге. Писать и ни о чем больше не думать. По мере того как росла стопка исписанных листов, она перечитывала их, иногда делала исправления, а потом перепечатывала набело на своем «ремингтоне»; она трудилась страстно и преданно, как самая верная секретарша. И только переделав все дела, позволяла себе сесть неподалеку от Гарри — не слишком близко, чтобы не мешать, — и смотрела, как он пишет. Она была счастлива. Она была женой писателя.