Клара и мистер Тиффани - Сьюзен Вриланд

— Ему нравятся вещи с подвижными деталями, — добавила Лилиан.

Я почувствовала укол комариного жала в сердце. Такое о нем мне не было известно. Тревожное ощущение отчуждения росло и ширилось с тех пор, как он в прошлом году вернулся из Франции. Девушки были знакомы с этим приемом, а я им не пользовалась.

— Он хочет передавать все так, как существует в природе, — продолжала Элис, — даже дать намек на присутствие окружающего воздуха или воды посредством легкого ветерка или ряби.

Опять-таки у меня не было ни малейшего представления об этом. Предвкушая что-то еще неприятно болезненное, я попросила рассказать о процедуре работы.

— Одна из нас готовит акварельный картон. Мистер Тиффани одобряет его, и мы изготавливаем модель из воска. Он опять утверждает ее, мы относим модель в литейную, и она возвращается в виде разработанной нами формы из меди, — объяснила Элис. — Затем мы накладываем эмаль в виде порошкового стекла, если изделие горизонтальное, или же расписываем жидкой эмалью, если оно вертикальное. Это называется «лимож». Затем его обжигают. И обычно мы повторяем этот процесс много раз, чтобы придать эмали глубину.

— Это как художники немецкого Ренессанса, накладывавшие слои лака, — подтвердила Лилиан. — Иногда мистер Тиффани приносит золотой или серебряный листок для подкладки под эмаль, чтобы она поблескивала.

У меня внутри все кипело от страстного желания заполучить два его посещения в неделю, но я не смогла проронить ни слова. Девушки были моими подругами. Творческое сотрудничество, которое, как мне верилось, завязалось с шефом у меня одной, было сокровенным и исполненным страсти. Теперь оно на глазах теряло свою ценность в свете более вдумчивого сотрудничества моего босса с ними. Я была просто одной из его прислужниц. Он мог бросать свои идеи для мозаики, мебели, обоев, тканей, свинцового стекла, а теперь еще и для эмалей и керамики полдюжине работников в один день. Я оказалась дурой, наивной настолько, чтобы счесть себя кем-то для него особенным.

— Ты знаешь, что он уже несколько лет экспериментирует с изготовлением переливчатой эмали? — спросила Элис.

— Нет, — жалко выдавила я.

— Он работает над этим с Джулией Мансон в его домашней студии. Очень большой секрет. Теперь она делает ювелирные украшения.

— Для «Тиффани и Ко»?

— Нет. Для нашего мистера Тиффани, сочетая полудрагоценные камни типа ляпис-лазури с эмалью, — сообщила Элис. — «Красота главенствует над ценностью», — говорит он.

Лилиан продвинула кресло вперед и наклонилась ко мне.

— Однажды он вытащил из кармана бархатный мешочек с самоцветами от «Тиффани и Ко» и высыпал их вот на этот стол, как простую гальку с пляжа. Из другого мешочка вытащил ожерелье, которое он и мисс Мансон изготовили из эмали тех же расцветок по золоту. И знаете, эмаль в ожерелье была такая же глубокая по цвету и красивая, как эти рассыпанные камни.

— Вот как. Сына, несомненно, подтолкнул к этому лозунг семейства Тиффани не отставать от отца. — По крайней мере я могла раскрыть Лилиан единственную особенность, которую та не знала о нем.

— Он называет ювелирные изделия «маленькими миссионерами искусства», поэтому я назвала то, что делаем мы, «миссионеры среднего размера», — поделилась со мной Лилиан. — Ему пришлось по душе.

Она бросила на Элис такой взгляд, будто просила у нее разрешения раскрыть нечто такое, о чем просто умирала от желания сообщить мне.

— Шеф договорился со своим отцом, что наши вещички будут продавать в салонах «Тиффани и Ко». — Ее голос взлетел на высокую ноту и заколебался на грани бахвальства.

— Это превосходно для вас. Примите мои поздравления.

Неловкое молчание воцарилось на пару мгновений, и мне пришлось отвести взгляд в сторону. Я любила их обеих. Мне пришлось напомнить себе об этом. Неужели мое сердце столь мелочно, что я не могу разделить эту радость с ними?

— Так что, вам здесь нравится?

— Надо полагать, недурно, — осторожно отозвалась Элис, не желая причинить мне боль. Она слишком хорошо знала меня, чтобы представить мои чувства. — Никакой контрактной системы. Никаких жестких сроков.

— Никаких разговоров о стоимости?

— Нет. Мы просто изучаем природу и создаем вещи. — Душевный подъем Лилиан слишком переполнял ее, чтобы она могла заметить его воздействие на меня.

— Идеальная маленькая Аркадия, запрятанные небеса.

Я пожалела о своих словах, как только их произнесла.

Мой тон звучал резко. Они ведь не просились уйти от меня.

Наполовину сожалея, что пришла, я возвращалась обратно в студию под грозовыми облаками. Ветер так раскачивал паром, что начинало подташнивать. Вот с чем схожа ревность любовников — жгучее переживание, что ты не так дорог, и всепоглощающее чувство к человеку, которого любишь, отвращение при виде внимания, уделяемого другому, сверлящее ощущение внизу живота, а затем волны пронизывающего тебя стыда за то, что поддался безобразной эмоции, чувству собственника и недоброжелательности. Меня мутило от сознания, что я так податлива ко всему этому. Следовало позаботиться о том, чтобы скрыть подобные проявления. Они были моими дорогими подругами. Я потеряла их, а мистер Тиффани перетянул на свою сторону. Их небольшое ателье стало игрушкой состоятельного человека, единственной страстью которого была природа и искусство, а теперь эта страсть изливалась и на них.

Для Элис и Лилиан маленьких баночек стекольного порошка могло быть достаточно для воплощения идей, которые он давал им. Я думала, мистер Тиффани принадлежал только мне, а теперь оказалось, что нет. Я буду вынуждена существовать с безграничной жаждой его внимания. Этот провал никогда не сможет быть заполнен.

Тем вечером в пансионе меня ожидало письмо с обратным адресом «Дж. и Р. Лэм студиос», конкуренты мистера Тиффани по стеклу.

Я свернула письмо в крошечный комочек и не стала показывать его Элис.

Мое любопытство взяло верх над моей преданностью компании после снизошедшего на меня озарения: отношения, установившиеся между мной и мистером Тиффани, которые, в своем заблуждении, я считала единственными в своем роде, таковыми вовсе не являются. Поэтому я испросила свободный день, чтобы встретиться с Фредериком Лэмом.