Проклятый город. Однажды случится ужасное... - Лоран Ботти

И вот это нечто только что положило бычье сердце на качели Бертеги… на девчонкины качели. Потому что именно ей оно и предназначалось.

Нечто по-прежнему было здесь, в саду.

Рози резко обернулась.

О да, оно было здесь! И Рози знала его имя: Зло!

Зло — в нескольких метрах от нее!

Замерев возле качелей и чувствуя, как тяжело бьется в груди сердце, Рози обвела взглядом деревья, кусты, круглые каменные вазоны с цветами, за которыми Барби заботливо ухаживала. Затем посмотрела вверх, но ничего не смогла разглядеть: сумрак и туман подстроили ей смертельную ловушку… Однако она чувствовала: Зло совсем близко!

Рози попыталась собраться с духом — надо было сделать хоть что-нибудь, чтобы стряхнуть оцепенение! Нельзя было оставаться рядом с качелями, на которых лежал этот кошмарный кусок мяса, утыканный иголками… Кто знает, может быть, в следующую секунду он начнет ритмично пульсировать — на том самом месте, куда девчонка ежедневно плюхается своей маленькой вертлявой задницей!.. Бум-бум… бум-бум…

Однако Рози тут ни при чем, и ей ничего не грозит — в этом она была уверена. К тому же она без всяких размышлений — каким-то дальним краешком сознания, который продолжал работать, когда все остальное было парализовано страхом, — решила, едва лишь увидев сердце, лежащее на доске качелей, что никогда и никому об этом не скажет. Даже своему Морису. Даже родителям. Во-первых, потому, что это не ее дело; во-вторых, если оно собирается забрать кого-то этой зимой, то пусть забирает эту пришлую девчонку. В конце концов, незачем посторонним вмешиваться во внутренние дела Лавилля!

Однако сейчас оно наблюдало за ней, оставаясь где-то поблизости. Что же делать?

Рози решила, что попробует вернуться в дом. Медленно, почти крадучись, как если бы обычная ходьба могла привести к чему-то неожиданному — например, к тому, что на нее из кустов выпрыгнул бы белый призрак с горящими глазами, — она шла к дому, сжимая фонарик в руке, словно это было оружие. На половине пути она резко обернулась, чтобы убедиться, что никто ее не преследует. Но сад у нее за спиной был неподвижен и погружен в полумрак. Ничего не изменилось… почти ничего: лишь из клубов тумана выступили узкие белые отростки, похожие на вытянутые руки или щупальца. Они слабо колыхались, словно пытались нащупать что-то вслепую.

Рози вздрогнула и застыла на месте в напряженном ожидании. Что, если я сейчас кого-то увижу? Что, если эти руки протянутся еще немного дальше? Ответа у нее не было. Тело больше не подчинялось рассудку, да тот и сам был не в состоянии отдавать приказы. Нужно во что бы то ни стало добраться до дома, запереться, забыть обо всем… И подождать, пока вернется Барби со своего джоггинга, прежде чем снова высунуть нос на улицу.

Она снова двинулась к дому, твердо решив избегать каких-либо столкновений. В руке у нее был нож, но чем он мог помочь?..

Оставалось примерно десять метров… Всего-то пятнадцать шагов… ерунда. Пятнадцать шагов — пятнадцать секунд. Ну, двадцать. Оно не схватит меня… оно пришло не за мной…

Рози считала в уме шаги. Девять… восемь… Господи боже, ну вот и она, дверь! Уже можно дотянуться до ручки…

И вот тогда она его заметила. На седьмом шаге. Среди ветвей и тумана тусклый свет прожекторов высветил белокурую прядь… и два глаза — самые холодные из всех, какие Рози Менгиронд когда-либо видела в своей жизни!

Бертеги не пришлось долго ждать о баре отеля «Золотая виноградина». Через пять минут после того, как он назвал себя у стойки администратора, Николя Ле Гаррек торопливо спустился вниз, как будто боялся, что полицейский решит провести разговор у него в номере, а не в баре. Такой вариант не слишком нравился Бертеги: здешний джаз-бар отличался изысканной атмосферой лондонских аристократических клубов, и он явно предназначался для благородных посетителей, привыкших к конфиденциальным беседам.

— Выпьете что-нибудь? — спросил Бертеги вместо приветствия.

Ле Гаррек сел на соседний табурет и удивленно взглянул на бокал с янтарной жидкостью, стоящий перед комиссаром.

— А я думал, полицейские не пьют на службе.

— Вам бы стоило больше узнать о полицейских. Это могло бы оказаться для вас полезным — при написании книг. К тому же сегодня моя служба закончится сразу после нашего разговора. У меня был тяжелый день.

— Это видно, — сказал Ле Гаррек серьезным тоном. — Выглядите действительно неважно.

Бертеги пристально посмотрел на него и после некоторого молчания заметил:

— О вас то же самое можно сказать.

— Я сегодня похоронил мать. Это не слишком способствует хорошему самочувствию.

Он жестом подозвал бармена и заказал коктейль «Манхэттен».

— Кстати, как вам церемония? — на этот раз уже с явной иронией спросил Ле Гаррек.

Бертеги проигнорировал вопрос.

— Я знаю одну женщину, которая сегодня тоже неважно себя чувствует, — сказал он. — Она похоронила сына. Он был найден мертвым в парке несколько дней назад. Точнее, на ограде парка. Насаженным на стальные прутья.

Ле Гаррек коротко кивнул, не отрывая глаз от бармена, готовящего коктейль.

— Да, я слышал об этом… действительно кошмарная история.

Словно аккомпанемент к этой фразе, внезапно раздалось душераздирающее пение Билли Холлидей.

— А вы заходили в парк после приезда? — спросил Бертеги.

— Нет. Эта часть моего паломничества еще не выполнена. Здесь, вокруг отеля, вполне хватает зелени. Есть очень приятные места для прогулок. Как и во всем городе, если вы заметили…

Да, Бертеги заметил это уже в первые дни после приезда. Заметил и некоторые особенности географического расположения города: на возвышенных плато выделялись четыре точки, расположенные на одинаковом расстоянии одна от другой по окружности вдоль его внешней границы: на одной оси — отель «Золотая виноградина» прямо напротив Талькотьера и на поперечной оси — шикарный квартал Монсерно напротив рабочего квартала Вресилль. Сердце Лавилль-Сен-Жур казалось почти осязаемым на пересечении этих двух линий. Самое интересное, что в этом месте как раз и находился городской парк, точнее, та его часть, которая примыкала к территории лицея «Сент-Экзюпери».

— Я приступаю к официальному расследованию обстоятельств смерти вашей матери, — сообщил Бертеги.

— Я не удивлен. Насколько я понимаю, вы с самого начала собирались это сделать.

Ле Гаррек слегка коснулся своим бокалом бокала комиссара — «чин-чин», — затем сделал небольшой глоток и, повернувшись к бармену, приветственным жестом приподнял бокал.

— Могу я узнать, что побудило вас принять такое решение? — вслед за этим спросил он у Бертеги.

— Кое-какие свидетельские показания.

— Понимаю.