Хроники Нордланда. Пепел розы - Н. Свидрицкая

все знают об этом, и у Титуса слишком дрянная репутация. Его голос будет, скорее, поводом пойти против него, чем за. Кенка пользуется уважением, но все, кому надо, твердо знают, что за ним стоит его брат. Скоггланд и Кюрманы для меня – лошадки темные, но их голоса даже при худшем варианте погоды не сделают. Остальных можно убедить, запугать или подкупить, но наши голоса перевесят. Единственное, что они могут – это расколоть междуреченцев и анвалонцев, среди которых наших сторонников – большинство. Но при таком серьезном враге, как этот Корнелий, выступить против Хлорингов сейчас, не разобравшись с ним – самоубийство. Если, конечно, наши враги каким-то образом не договорятся с Корнелием. А тогда, в этом случае, не спасут ни тинг, ни Бог и не герой.

– Тогда почему ты считаешь, что лучше поехать моим мальчишкам?

– Потому, что они уже не мальчишки, Гарольд. Гарет – отличный воин, он прошел несколько войн, от оруженосца и знаменосца датского короля, до рыцаря. Гэбриэл – драконоборец и герой, пока что Поймы и части Юга, но если они вдвоем победят Корнелия, они станут героями всего Нордланда. И ты это прекрасно понимаешь. Это изменит расклад сил так, что нашим врагам не останется ничего, кроме как и дальше сидеть и копить бессильную злобу. Не забывай, с ними буду я. И мои гвардейцы. Твое отсутствие никоим образом не послужит во вред делу – все знают о твоей болезни, и никто не осудит тебя за то, что ты остаешься. Теперь о марьяже Гарета…

– С Софией Эльдебринк?

– Я хотел бы этой свадьбы, не скрою. – Признался кардинал. – Мне не безразлична судьба Софии, я люблю ее всем сердцем. И не только потому… Ты знаешь, почему. Нет, она прекрасная девочка, умная, пылкая, чистая, верная. И чем больше я наблюдаю за Гаретом и узнаю его, тем сильнее мое желание, чтобы именно он стал мужем Софи. Но есть и еще варианты, и именно здесь, в Нордланде, а не в Англии и Германии, как полагает королева. Например, Анна Бронсон… Или Фиби Еннер. Теперь, после того, что случилось с Лайнелом и Луизой, царствие им небесное, ее брак с Гаретом полюбит весь Остров. Это будет великолепный политический ход. Они станут героями всего Нордланда… О них будут петь на улицах. Главное – спасти девушку. Боюсь, Гарри спасти уже не удастся. Но я молюсь о нем каждый день.

– Я тоже. Это ведь мой крестник. – Тяжело вздохнул принц. – А их младшенькую, Флер, я и не видел… Господи! Спаси хотя бы девочек! Друг мой, нужно отправляться туда, как можно скорее, и попытаться спасти хотя бы дочерей Лайнела! Я возьму на себя опеку над ними и позабочусь об их будущем.

– Конечно. Я написал нужным людям в Фьёсангервене и Хорсвилле, и если только есть хоть малейший шанс спасти Гарри, если он все-таки избежал ловушки, его спасут и спрячут до нашего появления. А девочек… Кто бы ни устроил эту чудовищную аферу, девочки нужны ему, как воздух и соль. Мои гвардейцы подойдут к Блумсберри уже через неделю, и можно будет отправляться в Лионес.

– У меня на душе неспокойно. – Пожаловался принц. – Вроде, все верно, и шансы на победу высоки… Но я бы не относился к нашим врагам так оптимистично. Бергстрем хитер и безжалостен, и мы по-прежнему не знаем, чего ждать от руссов и эльфов… Кстати, ты не прав: нет шаха королю. Посмотри-ка на моего слона и на своего ферзя.

Амалия так настойчиво приглашала Гэбриэла поздно вечером в сад, что он просто не мог не пойти, хоть давно дал себе слово избегать красавицы-испанки. Или кто она там была? Узнав от Лодо, что она еще и шпионка инквизиции, Гэбриэл и вовсе потерял малейшее желание иметь с нею хоть какие-то общие дела, хотя Гарет, напротив, признался, что охотно с нею закрутил бы опасную интрижку. Гарету хотелось острых ощущений, а Гэбриэл опасался проблем с Солнышком. Вот и сегодня, отправляясь в сад, где в этот час обычно никого уже не было, – рыцари и дамы опасались вечерней росы, которая могла повредить их роскошной обуви, – Гэбриэл попросил брата и Иво подстраховать его.

– Вы того, – попросил он, – не показывайтесь, но если что, будьте рядом. Я этой дамочке не доверяю. С нее станется, какую-нибудь фигню учинить, а Солнышку потом не докажешь ведь ничего!

– Ты не Солнышка, ты ее мужа бойся. – Серьезно заметил Гарет. – Они потому на тебя и нацелились, что даже дон Фернандо понимает: со мной ему справиться будет куда сложнее, чем с тобой. Не сверкай глазами, пока это так. Хоть, должен признать, успехи твои даже меня впечатляют. – Он потрепал брата по плечу. – Давай, Младший, дерзай! Я бы на твоем месте ее все-таки поимел… Но ты ж верный жених.

Гэбриэл вышел в Золотой сад, в этот час благоухающий раскрывающейся ночной фиалкой и вечерней свежестью, наполненный умиротворяющим стрекотом цикад и мягкими отголосками голосов из-за окон и внутренних стен. Амалия сидела на краешке солнечных часов и пила вино. Гэбриэл вынужден был признать: женщина красивая, и подать себя умеет. Сидела она именно так, чтобы гибкость ее тела, красота рук и шеи видны были особенно отчетливо. Засмеялась при виде него, искусно имитируя легкое опьянение:

– Вот и мой бука граф! – И акцент ее, что ни говори, был очарователен. – Не бойтесь! Я не стану вас провоцировать. Вы уезжаете, я тоже, и вот… решила напоследок поговорить с вами. Присядете? – Она широким жестом указала на солнечные часы возле себя. – Конечно, нет! Вы такой… правильный. Суровый, сдержанный, с ума сойти! Удивляюсь, как вы снизошли к просьбе женщины? Неужели ваше сердце не настолько каменное, как кажется?

– Я, сударыня… – Гэбриэл коротким кашлем заглушил предательское «это», в минуты волнения или, как сейчас, смущения так и рвущееся наружу не смотря ни на что, – не научен всякой куртуазной… – Снова «кхм», – ну, вы знаете.

– Знаю. – Амалия снова сделала изящный крохотный глоток, теперь в самом выгодном свете подчеркнув чувственность и некую… умелость своих губ. – Вы в самом деле не догадываетесь, как это действует на женское сердце? И это не умелая игра?

– Игра? – Нахмурился Гэбриэл.

– Куртуазные манеры действуют на молоденьких девочек или непуганых монашек. – Пояснила с веселой улыбкой Амалия. – А на искушенных и охладевших к любовной игре женщин действует вот такая… суровая сдержанность и нарочитое презрение к условностям. Вкупе с подвигами. Убийством дракона, например. Впервые в жизни я увидела настоящего дракона, убитого рыцарем! Вот номер! – Она