Сфинкс - Тобша Лирнер

— Мистер Уарнок!

Я вздрогнул и поднял глаза. Рядом со столиком стоял встревоженный Аадель, домоправитель Франчески.

— Я был на вилле Рушди, и ваш домоправитель сказал, что вы ушли, вероятно, сюда. — Он посмотрел на порез у меня над бровью и понизил голос: — Вас снова допрашивали?

Я кивнул.

— Общение в полиции не доставило удовольствия, но все могло сложиться намного хуже. У меня впечатление, что я как европеец пользуюсь правом наибольшего благоприятствования.

Аадель нервно оглянулся, и мне показалось, что он боится, что нас увидят вместе. Затем сделал знак, чтобы я поднимался.

— Пожалуйста, пойдемте. Боюсь, горе убивает мадам Брамбиллу. Она теряет рассудок. Пожалуйста, прошу вас.

Франческа сидела в гостиной перед распахнутым в сад французским окном. Несмотря на теплый день, она накинула на плечи одеяло. Мое появление ее испугало, и она вцепилась мне в руку.

— Вы все-таки пришли отнять у меня дом?

Я сел на диван рядом с ее стулом. От прежней непререкаемой властности старой дамы не осталось и следа. Теперь она выглядела по-детски смущенной. Больно было на это смотреть.

— Франческа, я не собираюсь ничего у вас отбирать. И выгонять вас никуда не стану. Вы здесь в безопасности. — Старясь ободрить, я погладил ее по руке.

— Оливер, это я виновата. Я ее убила. Все дело в той женщине. Я понимала, что, доверяя ей, Джованни совершает глупость. — Ты слышишь, Джованни? — выкрикнула она в пустое пространство перед собой. — Слышишь?

Похоже, приступы слабоумия чередовались у нее с мгновениями просветления.

— Какой женщине? — осторожно спросил я.

— Англичанке. Той, что помогла Изабелле поступить в Оксфорд. Она вечно что-то замышляла.

— Вы говорите об Амелии Лингерст?

— Джованни сделал ее своей верховной жрицей… вдвоем они обладали очень большой силой. А затем она все растратила… все. — Франческа начала раскачиваться на стуле. — Тело вечно нас подводит. Так что это не имеет никакого значения. Бедный ребенок — она всегда была мертва.

Я понял, что старая дама говорит об исчезнувших внутренних органах Изабеллы. Наклонился к ней и, заглянув в глаза, постарался взглядом удержать в ней остатки сознания.

— Франческа, кто отвозил в морг тело Изабеллы?

— Я устроила так, чтобы это сделали люди, работающие на нашу церковь. Я не хотела, чтобы Изабелле делали вскрытие, но полиция настояла.

— Как долго она находилась у священников?

Старая дама, судя по всему, снова впала в слабоумие.

— Ни одного из Брамбиллов не кремировали. Всегда хоронили, как царей Египта. Нас обессмертили наши предки. — Она схватила меня за руку. — Изабелла родилась в очень благоприятный день. Величие должно было стать ее уделом. Понимаете, она из избранных. Муж составил ее гороскоп. Он верил в такие вещи.

Я полез в карман и достал фотографию компании, снятой на раскопках в Бехбейт-эль-Хагаре.

— Вы узнаете кого-нибудь на этом снимке?

Франческа указала на Хью Уоллингтона.

— Вот этого человека. Он еще студентом приезжал сюда несколько раз. Мне он не нравился, зато боготворил Джованни. Хорошая жена никогда не задает мужу определенных вопросов. Брак — это тайный сговор по обоюдному согласию. Или иногда карикатура, — горько заключила она. — Пойдемте, вам пора познакомиться с моим мужем.

Франческа потянулась за палкой и, прихрамывая, направилась в сводчатый проход. Я нерешительно последовал за ней. Куда она меня ведет? Мы оказались перед задрапированной дверью. Она отодвинула портьеру, взяла ключ, висевший у нее на цепочке на шее, и вставила в замок. Я толкнул тяжелую дверь.

— Здесь был кабинет Джованни. Лишь немногие избранные имели право сюда входить. Со дня его смерти здесь ничего не изменилось.

Большая комната была обставлена старинной мебелью. С одной стороны перед застекленным эркером стоял письменный стол времен Наполеоновских войн. На нем — портрет мужчины лет пятидесяти в форме итальянской фашистской партии. На его вытянутой руке устроился сокол. Рядом стояла фотография того же человека с молодым, удивительно стройным и привлекательным королем Фаруком. Они пожимали друг другу руки. Сверху из угла на нас блестящими стеклянными глазами взирал превратившийся в чучело сокол. Справа от стола на подставке под прозрачным пыльным колпаком красовалась сделанная из пробки и спичек уменьшенная модель какого-то здания — как я решил, семейной бумагопрядильной фабрики. В другом конце кабинета, рядом с диваном, приютилась заправленная простыней и одеялом походная кровать. Это было трогательное зрелище. Франческа перехватила мой взгляд и, словно оправдываясь, заметила:

— Я сплю с призраками моей семьи. Мне так спокойнее. Но я хочу показать вам вот это.

Она подвела меня к стене, увешанной фотографиями в рамках, и показала ряд групповых снимков — одних мужчин. Даты были подписаны чернилами аккуратным почерком и следовали от 1910 до 1954 года. Я заметил, что годы войны — с 1939 по 1945-й — отсутствовали. Похоже, все снимки были сделаны в одном месте — на озере Мариаут, где многие богатые александрийцы, бывало, охотились на уток и других водоплавающих птиц. Я обратил внимание на одну из поздних фотографий — она была подписана 1954 годом. Маленькая девочка горделиво стояла рядом с усатым мужчиной среднего возраста, в охотничьей куртке и шляпе. На его вытянутой руке сидел сокол, и сосредоточенный на птице детский взгляд переносил зрителя прямо в запечатленный момент. Мне показалось, что я слышу, как кричат и хлопают крыльями, вылетая из тростника, потревоженные цапли и как шелестит ветер в качающихся ветвях пальм. В девочке я сразу узнал Изабеллу.

— Вот пожалуйста: ей всего пять лет, а она уже охотится с отцом и дедом. С соколом Паоло, мой сын. Другие заводили собак, но Паоло признавал только соколов. В нашей семье в Абруццо их держали с шестнадцатого века. Внучка любила эту птицу.

Франческа показала на висящее на потолке чучело.

— Вот он. Это нелепое создание прожило дольше моего сына. Такова жизнь — полна избитых сюрпризов. После его смерти с соколом занималась Изабелла. Я часто слышала, как она говорила: «Бабушка, почему у меня нет крыльев?» Не надо ей было уезжать из Египта. Не надо было учиться за границей. Была бы сейчас жива.

— Что вы хотите сказать, Франческа?

— Баста! Теперь ничто не имеет смысла. Нить прервалась. — Она сердито ударила тростью по ножке кресла.

Я подошел к низкой книжной полке и встал на колени, чтобы прочитать названия томов: «Древняя астрология», «Древнее искусство мумификации», «Египетская книга мертвых: заклинания и магические формулы», «Нектанеб II — маг или политик?», «Моисей — маг», сочинения Гермеса Трисмегиста в переводах Тоца Грека.

— Книги Джованни, — объяснила Франческа. — Они ездили повсюду вместе с ним. Сначала я потакала мужу, даже участвовала в его действах — реконструкциях старых обрядов, но потом все зашло слишком далеко. — Она запнулась, словно и так сказала больше, чем собиралась.