Любовь и дым - Дженнифер Блейк

— Да, Космо, — сказала она, откладывая в сторону книгу и немедленно поднимаясь, чтобы подойти к нему. — Я здесь. Тебе больно?

Он покачал головой:

— Нет еще. Я хочу что-то сказать…

— Принести воды? Или судно?

Тень раздражения промелькнула по его лицу и исчезла. Он говорил, и слова его прерывались болью, вызываемой жидкостью, которая неумолимо накапливалась в легких.

— Я должен тебе сказать. Я лгал. Тогда, на острове, я лгал.

Что-то шевельнулось внутри Ривы, но она сдержалась. Или ей лишь показалось, что чувство ее никак не отразилось на лице.

— Что ты имеешь в виду? Лгал о чем?

— Ноэль никогда не говорил того, что я тебе тогда сказал. Он никогда не пытался встать между нами. Если он и любил тебя, то просто потому, что был влюблен.

Его слова вонзились в Риву, как острые ножи. Но самое удивительное было не в самих словах, а в том, что они до сих пор причиняли ей боль. До сих пор.

— Но зачем же ты солгал? Что заставило тебя это совершить?

Он глядел на нее, и испарина выступила на его редких, почти белых волосах, его угасающие глаза были полны мольбы.

— Я боялся. Бог простит меня, но я боялся собственного сына. Я боялся, что ты полюбишь его. Поэтому я отослал его. Я прогнал его.

Слезы образовались в уголках его глаз и побежали струйками по впалым щекам. Она смотрела на него с болью — ей было жаль его, было жаль себя. Было жаль Ноэля. Она простыней осторожно вытерла слезы Космо. Затем взяла его за руку.

— Неважно, он вновь вернулся, — сказала она.

— Я и ему налгал. Я сказал ему, что ты пытаешься его соблазнить, чтобы потом во всем обвинить его и чтобы я лишил его наследства.

— Бог мой, — прошептала она.

— Я сделал тебе больно. Прости меня. Прости меня…

Она несколько раз кряду вдохнула и выдохнула, чтобы унять острую боль, возникшую за грудиной. Наконец сказала:

— Мне не больно, не беспокойся. Это все давно не имеет никакого значения.

— Это имеет, имеет значение! Но я себе самому делаю значительно больнее. Я никогда не знал, как бы ты себя повела. Если бы ты меня любила так, как я тебя.

— Я тебя люблю. — Она прижала тыльную часть его ладони к щеке, чтобы скрыть капающие из глаз слезы.

— Да, конечно, ты любишь меня, — повторил он со вздохом, но не верил тому, что говорил.

Час спустя он издал еще один длинный вздох, и дыхание его остановилось. Рука Космо все еще лежала в ладони жены.

Сидя в полутемной комнате рядом с кроватью сестры, Рива потерла виски кончиками пальцев.

Так много любви, так много боли и так много лет. Насколько безжалостен был Космо, чтобы разлучить ее и своего сына. Иногда она задавала себе вопрос: а знал ли об этом Ноэль, не специально ли вызвал его к себе Космо, чтобы во всем повиниться? Но если и так, за последние полгода Ноэль это никак не показал.

Ну а чего она, собственно, ожидала? Она и Ноэль уже не молоды и не безрассудны, не поддаются первому импульсу, как это свойственно юности. Между ними стояла стена негодования и подозрения.

И тем не менее там, в темном лимузине, он поцеловал ее. Зачем? Неужели лишь ради удовлетворения мужского инстинкта доминировать — пусть на физическом уровне, если он не в состоянии доминировать на деловом? Или в знак памяти о его отце? Или он и на самом деле все еще желал ее?

А что она чувствовала? Если бы знать! Тогда, первые недели его отсутствия, она была смертельно одинока. Его образ преследовал ее, возникая в самые неожиданные моменты. Тем летом были популярны несколько песен, но она не могла их даже слышать, потому что там, на острове, она и Ноэль слушали их вместе. Прошло немало времени, пока она перестала искать отговорки, чтобы не ездить туда больше. И тем не менее она забыла. Песни больше не ранили ее, дом на острове она наполнила людьми, шумом и радостью. Космо окружил ее любовью и доверием. Она была по-настоящему счастлива, по-настоящему наконец-то счастлива.

Ну а го, что она лихорадочно ответила на поцелуй Ноэля, не имеет никакого значения. Уже давно она не была близка с мужчиной, с тех самых пор, как Космо заболел. Это был чисто физиологический рефлекс, ничего общего с любовью. Она неуверена, способна ли она на всепоглощающую жертвенную любовь, о которой пишут в книгах? Она в основе своей слишком самостоятельна, благодарна за любовь и привязанность, которые встречала в своей жизни, но чувствовала себя спокойно и в их отсутствии. Иногда Рива спрашивала себя: а не потеряла ли она способность любить, стремясь себя постоянно контролировать, чтобы никто никогда не узнал, что она — мать Эрин, чтобы никто не догадался о случае на острове…

Что же, наказание соответствует ее вине.

Анна Галлант взяла шелковый кремовый шарфик с полочки гардероба. Мгновение она смотрела на него, подняв в изумлении брови, затем встряхнула его. Он был длинный и красивый, изящно окрашенный и с инициалами дизайнера. Но это был не ее шарф. Она никогда не использовала в своем гардеробе этот цвет.

Она только что вернулась с обеда, последовавшего за церемонией открытия. Шарфик лежал на полке, аккуратно сложенный. Она не представляла, откуда он здесь взялся По крайней мере, ей не хотелось эгого представлять Он лежал на видном месте, очень аккуратно, видимо положенный горничной. Обычно на полках оказывались все вещи после двухразовой уборки в комнате. Там же она обнаружила пояс, упавший на пол, когда Анна в спешке собиралась куда-то, галстуки Эдисона, оставленные на вешалке в ванной комнате.

Держа шарфик в руке, она подошла к телефону, сняла трубку и позвонила горничной. Через несколько минут та уже стучала в дверь номера.

— Я обнаружила шарфик за диваном, миссис Галлант, — объяснила темнокожая девушка. — Я не порвала его, можете быть уверены.

— Нет, нет, дело не в этом, — сказала Анна. — Дело в том, что это не мой шарф. Наверное, его забыли прежние жильцы.

Девушка нахмурилась:

— Не представляю себе, как это могло бы произойти. Мы пылесосим за диванами после каждого нового жильца. Может быть, шарф оставила леди, которая заходила сюда?

— Леди?

Девушка осторожно взглянула на Анну, чьи глаза сузились.

— Может быть, правда, я просто не заметила его раньше. Я могу отдать его в бюро забытых вещей.

Подтверждались худшие подозрения Анны. Она заставила себя улыбнуться:

— Ах да. я знаю. Наверное, это была журналистка. Сегодня утром она должна была прийти взять интервью у моего мужа.

— Так оно и было, — сказала девушка, широко улыбаясь. — Я убирала на другой стороне этажа и видела, как она выходила из лифта. На шее у нее был как раз этот самый шарфик. Наверное, она сняла его и забыла здесь.