Мы вращаем Землю! Остановившие Зло - Владимир Контровский

«А ведь скоро будет победный парад полка, — подумал Дементьев, — и я пойду с этой шашкой перед строем моего дивизиона. Надо бы ее почистить — клинок должен блестеть». Он мог бы, конечно, поручить эту работу ординарцу, но какой истинный воин доверит свое оружие или любимую наложницу чужим рукам? Павел вынул шашку из ножен, оглядел ее от медного темляка до острия клинка, и разыскал точильный брусок. Выбравшись из машины, он сел на траву и начал точить слегка изогнутое матовое лезвие.

Всегда, когда Павел Дементьев брал в руки холодное оружие, творилось с ним что-то странное. Может быть, виной тому была древняя память его рязанских предков, семьсот лет назад принявших на себя первый удар батыевых орд, а потом веками скрещивавших мечи с разбойными степняками, налетавшими на Русь? Или память эта тянулась еще дальше, в глубь тысячелетий, ко временам ведуна, стоявшего на холме среди ковыльной степи? Ответа на этот вопрос Павел не знал, но он чувствовал запах древней магии, сочившийся с клинка, и наслаждался этим ощущением.

«Ну, вот, — подумал он, закончив работу и пробуя пальцем остроту клинка, — теперь это оружие, а не кусок железа». И тут вокруг засуетились и забегали люди; раздались крики и выстрелы.

Из леса — из того самого, откуда Дементьев с замполитом вернулись полчаса назад, и куда Павел хотел ехать снова, — валила толпа вооруженных немцев. Их было тысячи две, не меньше, и они уже разворачивались цепью, готовясь к атаке.

«Их же в несколько раз больше, чем нас, — подумал Павел, холодея, — и нет времени подкопать колеса «БМ», чтобы опустить направляющие на прямую наводку. А в рукопашной они нас сомнут — и это теперь, когда война уже почти кончилась!».

— Занять оборону! — закричал он, плюхаясь на живот за невысоким бугорком, бросая шашку и вытаскивая из кобуры пистолет. Справа и слева залегли его солдаты, готовясь к стрельбе. — Огонь!

Ахнули противотанковые орудия, в немецких цепях встали черные кусты разрывов. Но немцы продолжали идти вперед — уже можно было различить их перекошенные лица и орущие рты. Они шли в атаку так же остервенело, как ходили в самоубийственные атаки русские солдаты в начале войны, стреляя на ходу и автоматов и карабинов. Над головой Павла часто свистели пули: война напомнила о себе — она не спешила выпускать людей из своих смертных объятий. И этот один из последних боев Великой Войны стал бы последним боем майора Дементьева, если бы не зенитный дивизион, вовремя заметивший врага.

Тридцатисемимиллиметровые автоматические зенитные пушки, бьющие почти в упор по густым пехотным цепям, — штука страшная. Ливень снарядов величиной с хороший огурец выкашивал ряды немцев; снаряды рвали людей на куски — во все стороны летели руки, ноги, головы. Толпа атакующих редела на глазах, а немцы все шли, и самые оголтелые из них падали в двадцати-пятнадцати шагах от лежавшей цепи бойцов майора Дементьева. Павел понял, что атака врага вот-вот захлебнется, и тут из клубов дыма и пыли, поднятой разрывами снарядов, прямо не него выскочил здоровенный эсэсовец в изодранном мундире.

За все четыре года войны Павел никогда не видел врага так близко — не пленного, а в бою, с оружием в руках. Дивизионные орудия «ЗИС-3» и тем более «катюши» убивали на расстоянии сотен метров и нескольких километров, а врукопашную артиллеристы дрались редко, разве что в критических случаях, когда немцы врывались на их огневые позиции. Павлу повезло — уберег его от такого Всевышний, и вот теперь, накануне победы, судьба, словно в насмешку, решила восполнить этот пробел в боевой биографии майора Дементьева.

За несколько очень коротких секунд, пока немец набегал на него, Павел успел, как при вспышке молнии в ночной темноте, разглядеть его лицо: резкие черты, прямой тонкий нос, пепельный ежик то ли белесых, то ли седых, то ли покрытых пылью и копотью коротких волос — на голове у эсэсовца не было ни пилотки, ни каски, ни фуражки. И глаза — глаза безумца, викинга-берсерка, с черными дырами зрачков, вытеснивших почти всю радужную оболочку. В правой руке немец сжимал эсэсовский нож-кинжал — Дементьеву среди трофеев такие уже попадались.

Павел вскинул пистолет и нажал на спуск, но услышал только сухой щелчок бойка — он и не заметил, как расстрелял по атакующим всю обойму. А немец был уже рядом, он уже отводил руку с ножом, готовясь нанести удар, и зловеще отсвечивало багровым лезвие его кинжала. И тогда Дементьев разжал пальцы, бросил пистолет, одним движением подхватил с земли лежавшую шашку и встал навстречу эсэсовцу.

Время остановилось. Пропали звуки боя — в уши ударила тишина.

Никто и никогда не учил Павла Дементьева владеть шашкой — не считать же учебой детские игры, в которых он мальчишкой самозабвенно рубил палкой крапиву и репейник, или строевые приемы в спецшколе и в артиллерийском училище. Но сейчас его рукой словно управлял кто-то другой, впитавший умение владеть мечом с молоком матери и очень хорошо усвоивший уроки седых воинов-рубак.

Шашка взлетела и упала, мимоходом срезав пальцы левой руки немца, выброшенной навстречу клинку в тщетной надежде остановить разящий удар, и ее лезвие разделило надвое лицо эсэсовца — точно посередине, между глазами, горящими темным огнем безумия.

Немец упал, а Павел увидел, как шашка превратилось на миг в широкий голубой меч — в Меч из древнего предания.

А потом в уши снова ворвался грохот боя, и в руке майора Дементьева снова была его старая кавалерийская шашка с лезвием, густо замазанным красным.

Немцы дрогнули.

— Вперед! — хрипло выкрикнул Павел. — За мной, в атаку, ура!

Поле боя было завалено многими сотнями немецких трупов. Немногие из уцелевших бежали в лес, остальные бросили оружие. «Эрэсники» потеряли троих убитыми и нескольких ранеными — среди убитых был восемнадцатилетний парень, прибывший в часть с последним пополнением, перед самым началом Берлинской операции

— Ты, Павел Михайлович, прямо Добрыня Никитич, — уважительно сказал замполит, глядя на Павла, как на былинного богатыря. И добавил, посмотрев на погоны зарубленного эсэсовца: — Штурмбанфюрер — вроде как майор, по-нашему.

* * *

«Опеля» Дементьев подарил командиру полка Пуховкину (сначала напугав его своим появлением — тот подумал, что на такой шикарной машине приехало большое начальство). Потом машину увидел командующий артиллерией польской армии генерал Чернявский[12]и хотел отобрать. Пуховкин не отдал — мол, мы вам больше не подчинены. За это Чернявский задробил награждение всех офицеров полка польскими орденами, и комдивы шипели потом на Павла: «Свинью ты нам подложил — угораздило же тебя подарить эту машину комполка».